Читать «Херцбрудер» онлайн - страница 13

Ну вот, я встретила в церкви живого недоноска и решила заняться его образованием. Я таскала его по выставкам, играла ему разную музыку, счастлива была до невозможности, оставаясь при этом субреткой для всех, кроме Акакия. У меня же было живое оправдание! Дух захватывало от собственной безгрешности! Но кончилось это тем, что Акаша в меня влюбился, считал меня, правда, в буше блудницей чуть ли не вавилонской, не сомневаясь при этом в моей святости — как это увязать? — объяснение одно — фантастическая природа мужского ума даже при полной глупости самого мужчины. А! Уже новая мистерия в голове — Бальдр как послушник и недоносок.

И вот, проснувшись на следующий день после выхода на сцену перед Ефимом и Лизкой примерно часа в два, я имела удовольствие видеть Акашу у себя. Я его поцеловала. Господи, до чего же он слюняво целуется! О, этот человек наверно относится к тем, которые, даже если их вымыть самым благовонным мылом, все равно останутся омерзительно сальными.

А ведь я его впервые в жизни поцеловала — потому что твердо решила — я проверю, проверю, уже сегодня проверю, может он что-нибудь или нет. Знаете, он заплакал. У него тут же покраснели глаза — он ведь сюда не за тем пришел, — и вот плачет, как ребенок. Я ему чаю принесла, и он долго хлюпал в чашку, весь, все лицо сосредоточилось в чашке и пьет маленькими глоточками. А я на него так смотрю, что аж самой противно, но черт побери, неужели Лизка права, что меня за говно держит, и наша исключительно-замечательная дружба основана лишь на обоюдной неполноценности? Дурное, дурное желание, о, если бы я немножко подумала! — ведь вот сейчас оно произойдет, такое жестокое оправдание, и Акаша перестанет быть Акашей. Пьет чай маленькими глоточками — о господи! — сопли в чашечку роняет, и вдруг лицо его прямо так и упало в чашку, вместе с носом, с глазами и истерическим рыданием, которое он не смог подавить, и чай разбрызгался по всей комнате. Я вынула у него из кармана подаренный мною носовой платок и, нарочно подойдя поближе, чтобы он почувствовал, как дивно от меня пахнет, вытерла ему розовое лицо — я даже не чувствовала отвращения — я должна была знать, истинна ли его святость. Он резко поднял голову, так что лицо его оказалось очень близко.

— А можно тебя еще раз поцеловать?

— Ну конечно, — улыбнулась я с видом опытной и порочной дамы полусвета.

Я не буду описывать дальнейшего, чтобы не быть излишне откровенной. Знайте только, что в порыве страсти этот человек говорил "ой, мама", а я, извините, умилялась его невинности. Потом я долго мылась под душем, все мне казалось, что я не домылась. На улицу хочу, снега, снега! Я выскочила и плюхнулась лицом в сугроб и лежала так, конвульсивно вздрагивая. Потом я встала на четвереньки, о, я чувствовала, что лицо у меня красное. А вчера в церкви старуха какая-то вытирала полотенцем стекло, которое все целовали, потому что этим стеклом была прикрыта икона Владимирской. Тряпка у нее была сухая, ничего не вытиралось, только размазывалось, вся икона стала мутной, потому что эта бабка натирала стекло жирными слюнями прихожан... Я схватила пригоршню снега, и стала его есть. Мне этого показалось мало, и я хватала снег горсть за горстью и жадно его пожирала — все больше и больше, пока меня не остановило — слава богу, вот и этот день подошел к концу! Красавица на четвереньках, съевшая пол-сугроба — это уже слишком!