Читать «Глухарь» онлайн - страница 81
Андрей Ханжин
И все это я говорю тебе сейчас впервые, потому что и себе я говорю это тоже впервые. И если ты думаешь, что я хотя бы минуту размышлял об этом, то ты ошибаешься.
Я просто пережил свои тревоги. Наступило безразличие. И мы смеялись с Аллахом над собой в зоне и над зоной в себе. Мы не пытались делать никаких выводов и ничего не обсуждали кроме того, что конкретно происходит в данное время в данном лагере. И нужно ли Ялте ждать? Или просто отписать ворам на волю, обосновать свою позицию, расколошматить Чужаку жбан… И продолжать заниматься тем же, чем занимался Чужак. Но уже без него и с новым начальником колонии.
Вот вопрос.
Вот это казалось реальностью.
Это, а не путь в нирвану — когда ветер стихает, огонь гаснет, свет и звезды меркнут, а святой умирает.
Хотя иногда мне кажется, что надо мной снисходительно и любяще смеется почти стертая из памяти Наташа.
Вот это!
А не достоевские мудовые рыдания… Покаяние… Целование земли. Воплощение Рогожина в сексуальных фантазиях князя Мышкина.
Нет ничего тайного в этом мире, кроме тайны коммерческих операций!
Пойми, ты лишь по той причине услышал от меня все эти речи, что в данный момент я занимаюсь умиранием. Хотя доктора и врут об улучшении. И занятие умиранием требует, видимо, обратиться к бесконечно долгому и бессмысленному монологу. Так, кажется, легче.
Когда я занимался выживанием, ты знаешь, говорил мало, по существу. И остро заточенные аргументы частенько завершали бестолковую полемику.
Теперь же я в переходной стадии.
Мне снятся церкви с обнаженными шлюхами на иконостасах. Я вижу татуированного камерно божка, ширяющегося героином в пах. Я падаю в дождевую лужу, а вокруг меня шныряют плешивые опоссумы.
Каждый отыщет свой собственный рай. В памяти, взорвавшейся подобно светошумовой гранате — но обязательно отыщет. Больно ударит в глаза, лопнут барабанные перепонки, тонкой струйкой потечет из левого уха липкая кровь, мгновенно запекающаяся на вздувшейся сонной артерии.
Это и станет мгновением просветления.
Контузия.
Ангелы хохочут.
Омон врывается в камеру.
— Руки в гору! Морды в стену!
И тишина. Абсолютная, ничем не нарушаемая тишина пограничника, горящего над контрольной полосой двух миров — мира суетных забот и мира осеннего, чуть смазанного безумия, мира похожего на теплый пастельный туман Клода Моне.
Я в переходной стадии.
Хотя и самому мне эти откровения кажутся смешными ведь все — пустота. Нынче в моду входит все порочное. «Бля буду ренессанс», где блатная жизнь неприкаянной Руси давно уже стало классикой.
Невеселое это время, друг мой.
Участие в «арестант-шоу» не проходит бесследно даже для наемных актеров. Случайные актеры постоянно идущего спектакля настолько сильно увлекаются образами преступного мира, что растворяются в этом сумеречном кошмаре дотла. Им кажется, что они становятся частью красивого мифа. А на самом деле они становятся несчастными существами, которые не нашли себе никакой судьбы кроме той, чтобы за пять минут отнять у прохожего сумку с консервами и десять лет рассказывать об этом сокамерникам, наращивая фантазии по мере погружения в годы.