Читать «Глухарь» онлайн - страница 67

Разбитая вдребезги вера в добро.

Тюрьма — это ворон вонзивший перо

В евангелие небосвода.

Ее не ищи… Никогда не ищи.

Мгновение вытянуто на века.

Тюрьма — это сборище мрачных мужчин

Мотающих дни от звонка до звонка.

Наверное, в этом коварный урок;

Унылый, постылый, бессмысленный сон…

Тюрьма — это жизнь превращенная в срок.

И все.

Не люблю рассвет. Он всегда напоминает мне о чем-то ушедшем безвозвратно… Наверное через полосу рассвета проходит граница между моим кажущимся безразличием к жизни и тем, чем эта жизнь могла бы для меня стать.

Вот, говорю с тобой корявым языком воспоминаний и с каждым словом понимаю, что тайное устройство механизмов частной жизни, намного любопытнее тайн человеческой души. Способы обогащения и истории краха коммерческих предприятий куда более волнуют опустошенные умы, нежели описания природы, если даже это природа человеческой жизни. Никому больше не нужны легенды. Всем вдруг стали необходимы справочники. Наверное это правильно. Знаешь, брат, весьма сомнительной представляется мне мудрость старого каторжанина, познавшего жизнь в одних лишь пределах строго охраняемой территории. Один человек рассказал мне историю о слепце который прозрел на одно короткое мгновение и снова погрузился в слепоту. Но в тот миг, когда на секунду открылись его глаза, он увидел голову индюка. С тех пор все происходящее с ним он объяснял сообразно с этим представлением. Во всем усматривал он голову однажды увиденного индюка. Так и я, подобно тому слепцу, во всем вижу только тюрьму и только тюрьму. Чтобы ни произошло, меня так и тянет разобрать произошедшее по понятиям, а между тем, случившееся может иметь совершенно иные причины, лежать в области абсолютно иной морали, преследовать иные цели и, следовательно, иметь противоположное значение. Это все равно что пытаться определить и спрогнозировать рост цен на нефтяной бирже по степени опьянения водопроводчика из районного ЖЕКа. Можно, конечно, и таким образом следить за глобальной политикой, но для этого нужно будет перенести центр политической тяжести в этого самого водопроводчика. Вот и лагерная жизнь протекает между установленным режимом содержания и болезненным желанием зеков нарушать этот режим при любой возможности. Мне кажется, что строгие административные предписания для того только и существуют, чтобы занимать возбужденное сознание уголовников мыслями о возможности нарушения этих предписаний, чтобы не оставалось времени на размышление о «бессмысленном и беспощадном…», чтобы соблюдались правила игры «Я — запрещаю, ты — нарушаешь». Вот эта возня и есть самое обыкновенное ежедневное арестантское бытие, переходящее из одного дня в неделю, из месяца в год. И, поверь мне, что потрясающие перемены никому не нужны. К плохому, как и к хорошему, нужно приучать постепенно, незаметно, чтобы изменения казались происходящими сами по себе, чтобы не усматривалось в них руководящей линии которую ненавидят до обожания и обожают до ненависти. А это уже фанатизм требующий непременного лидера указующего… Но даже таким безумцам вроде меня, пытающимся отыскать свободу там, где ее не может быть в принципе, никакие революции тоже не нужны. Просто, дурная кровь неподчинения пульсирует аритмично и сердце не может биться в такт с общим ритмом лагерного организма. Именно по причине этого врожденного порока от меня старается поскорее избавиться не только администрация какого-нибудь отдельно взятого лагеря, но и некоторые «положенцы» смотрящие за собственным благополучием. Я понимаю это.