Читать «Глухарь» онлайн - страница 60

Андрей Ханжин

Вот еще — Таня Баритониха, работавшая в лагерной столовой вольнонаемной хлеборезкой. Да, действительно, она проявляла самое самоотверженное сострадание к маленьким зекам! Разумеется, в тайне от администрации, отдаваясь каждому желающему, Таня тоже совершала свой маленький блядский подвиг. Тоже вносила свой посильный вклад в дело формирования личности.

Формировала, пока не ушла в декретный отпуск, зачав от всех своих юных любовников одновременно.

Или корявый вурдалак Шавхош — преподаватель математики, не выговаривавший половину согласных звуков. Шавхош — это «завхоз» и «совхоз». Шепелявил он, за что и получил свое прозвище.

Тот был вообще с очень большим отклонением. Уроки математики он использовал в качестве трибуны для борьбы с подростковым онанизмом. Было ясно, что он считал эту бесперспективную борьбу делом всей своей жизни. Своей миссией.

Даже не знаю, чего он так тревожился по этому поводу.

Может быть не стоял у него?

Но на каждом уроке, вместо алгебры и геометрии, он нервно излагал какие-то душераздирающие истории, в которых его бесчисленные знакомые-онанисты загибались в жутких муках от этой пагубной привычки.

И если учесть, что всю свою жизнь он безвыездно провел именно в этой деревне, а затем подсчитать количество его повествований, то становилось очевидным — все мужское население данной местности поражено каким-то чудовищным психическим недугом. Или подвержено некоему ужасному заклятью. И вместо того, чтобы беспрерывно хлестать самогон, проклятые мужчины вынуждены беспрерывно дрочить, чтобы загнуться в расцвете творческих лет.

Такая вот математика.

Много там было всяких гадов.

Этого Шавхоша я ведь так, навскидку, вспомнил.

Но было другое, было!

Было.

И есть.

Виктор Васильевич был.

Книги были.

И есть.

Есть. Потому что я не могу говорить в прошлом времени о стихотворениях Лермонтова и Тютчева. О поэзии, которая сошла ко мне с того света, буквально рухнула в виде подобранной возле лагерной помойки книжечки. Да, книжечки стихов.

И уже тогда понял я, что все самое прекрасное на земле выбрасывается людьми на помойку. Все лучшее оставляется на обочинах, служит подставкой для сковородки с тушеной капустой.

Люди очень боятся красоты. Красота опасна. Она способна раскрыть глаза на окружающий мир. И прозрев, люди могут перестать лакать вонючую сивуху, перестанут дубасить своих уродливых жен, и прекратят плодить полоумных детенышей, которым суждено с чудовищно максимальной точностью повторить земную участь своих безмозглых родителей.

Эти фрагментарные зарисовки слились в единую картину намного позже. Но если бы я не чувствовал тогда именно так, то и теперь смотрел бы на мир иначе. Мычал бы в унисон с доморощенными моралистами.

В сущности своей человек не изменен.

Просто с годами человек становится изощреннее, человек приспосабливается к доминирующему мировоззрению, научается ловко переодевать свою сущность в актуальные одежки, вплывать в поток и вовремя выплывать из него. И некоторые преуспевают настолько, что ухитряются внушить себе, что вот это бесконечное переодевание и есть их постоянная форма.