Читать «Глухарь» онлайн - страница 4

Андрей Ханжин

Я тогда совсем мелкий был, только-только в школу пошел. А мать на шесть месяцев в Штаты отправилась, детали уточнять. В те года! Железный занавес, дядя Сэм… Вперед к победе коммунизма. До сих пор пытаюсь понять, что тогда произошло?

В общем, где-то через год после возвращения из Штатов, мою мать упрятали в психушку. В скворечник. Остались я и бабушка. Мать я уже никогда больше не видел. Наверное, закололи ее до такого состояния, что бабушка мне ее показывать не решилась. А может быть, и совсем угробили, экспериментальный препарат испытывая. Не могу сказать, что я так уж благодарен, что она вообще меня родила.… Но это дело такое, зов биологии, продление рода, бессмысленная бесконечность. Ну родила и родила. Но вот за две вещи я ей благодарен: за любовь к чтению и еще за то, что целый год я с репетитором фортепьяно осваивал.

Музыкальный слух, знаешь, выжить помогал. Фальшь слышишь. Я тебе скажу, что когда обычный человек врет, то он обязательно голосом фальшивит. Даже если он приучен ко лжи, то все равно, рано или поздно сползет с мелодии. Сфальшивит. Актеров годами правдиво лгать учат, чтоб слух не резало. Так что вот тебе практическое применение музыкального образования.

Так мы с бабушкой остались. Я ни о чем не спрашивал, а старушка делала вид, что родителей у меня в природе не существовало. Аист принес. Так и жили, придуриваясь. Я уже в подворотнях с пацанами покуривать начал, но делал вид, что в аиста верю. Любил я бабушку. Она плакала по ночам и богу за меня молилась.

Когда ее хоронили, я ничего не чувствовал. Вообще ничего. Будто дьявол в меня свистнул. Насквозь пробил. Ничего в сердце, совсем ничего. Гроб во двор вынесли. Толпа поддатая уже в ожидании поминок нервничает. Соседка меня леденцами кормит, говорит: «Иди с бабушкой попрощайся». А я смотрю на соседку как на полоумную: чего мне с трупом прощаться? Бабушки уже нет. Это все равно, что пойти к ее зимним ботиночкам прощаться. Я же человека любил, живого человека, а не то, что сейчас в землю зарывать несут. Ничего, ничего не чувствовал. Окаменел.

Что дальше? Подворотня. Мне ведь очень нужно было, чтобы улица меня признала, вчерашнего домашнего мальчика. Какие-то родственники дальние объявились, ленинградской пропиской озабоченные. Я их ненавидел. Жестокость родилась. У них свой сын был, Павлик, на два года меня старше. Он мне подзатыльник как-то отвесил, так я ему руку дверью сломал. Подкараулил, когда он через дверной проем к выключателю потянулся, ну и бахнул ногой по двери. Избили меня за это.

Плевать я на них хотел.

И через короткое время — в ДВК. За кражу из овощного магазина. Помидоры такие были в пятилитровых банка, болгарские, «Глобус», самые вкусные!

А ДВК — это так называемая бессрочка., так в то время детские зоны назывались. Зоны для тех, кому еще четырнадцати не исполнилось — с этого возраста уголовная ответственность наступала. Можно было срок давать. А до этого возраста судить закон не позволял. Вот и «бессрочка». Мне тогда двенадцать было.