Читать «Учебные годы старого барчука» онлайн - страница 230

На все вопросы и сожаления товарищей он только сплёвывал в сторону и коротко отвечал:

— А чёрт с ними! Мне всё равно… И без аттестата ихнего проживу.

Но я жил своим сердцем в сердце Анатолия, и хорошо чувствовал, как больно и горько было у него на душе. Я понимал, что он из гордости молчит и храбрится перед товарищами, и что я сам на его месте делал бы то же. А вместе с тем мне было невыносимо грустно и обидно, отчего это он не откроет всех своих душевных тайн перед нами, братьями его, которые его так любят и так страдают его страданием.

Я не раз заглядывал ему в глаза, стараясь прочесть в них эту потребность высказаться близкому человеку, терпеливо дожидаясь того момента душевного размягчения его, без которого, мне казалось, не может обойтись самый твёрдый человек.

Но Анатолий только сердился, замечая это непрошенное участие к его внутренней боли, и прогонял меня от себя без всякой церемонии.

— Ну чего ещё приглядываешься, рожи жалостливые строишь, словно над покойником? Тебя тут никто не спрашивает… Убирайся себе, откуда пришёл!

И я, безмолвно глотая душившие меня внутри слёзы, уходил от него прочь, бесконечно огорчённый такою незаслуженною грубостью и несправедливостью. «Он неблагодарный, он не знает, как я его люблю, да ему и дела до этого нет… На что ему моя любовь!» — обиженно думалось мне.

Между тем практический Борис, всегда бравший на себя заботу о наших путешествиях, с азартом предался эти последние дни приготовлениям к отъезду. Он то и дело требовал к себе на военный совет меня и Алёшу, оставляя в покое Анатолия, который был не в силах принимать участие в каких-либо внешних событиях.

Оба наши кованные железом красные сундука, один Бориса с Анатолием, другой мой с Алёшею, были вытащены из сырого тёмного подвала, где они стояли и плесневели от лета до лета, и по задней лестнице внесены нами тайком на самый верхний этаж, в спальню седьмого класса, где должны были скрываться до наступления желанного часа под кроватями Бориса и Анатолия.

Мы втроём сидели на коленях вокруг высыпанного на пол имущества своего, разбирая и укладывая бережно, будто невесть какое сокровище, крошечные томики «Трёх мушкетёров», «Королевы Марго», «Графини Монсоро», и других восхищавших нас романов Александра Дюма в русском переводе, которые мы покупали у букинистов на терпеливо сберегаемые гроши, по четвертаку за томик, и которые мы считали самым драгоценным содержанием наших таинственных сундуков. Опрятно переплетённые в яркую цветную бумагу и обрезанные в формате книжек тетради наших собственных творений также занимали почётное место рядом с несравненными произведениями французского беллетриста. У Бориса это были целые романы в двух и трёх частях, старательно иллюстрированные набросанными тушью хорошенькими виньетками: «Пан Осмоловский», исторический роман; «Дик-ник, или Шотландские горцы»; «Чёрная пещера», роман из индейской жизни; и тому подобное. У нас с Алёшей два полных года ежемесячного журнала «Русский собеседник», издававшегося нами исключительно для себя одних, четырёх братьев, да для далёкой ольховатской детворы, ещё более мелкой, чем мы сами, которая с одинаковым неподдельным восторгом выслушивала в своё время наши комедии, драмы, повести, рассказы, критики, смеси, шарады и ребусы, добросовестно заполнявшие убористым шрифтом всякую из двенадцати книжек каждого года.