Читать «Мальчики из блокады (Рассказы и повесть)» онлайн - страница 92
Александр Алексеевич Крестинский
- Сытная земля!
- Топор затупили, - говорит Паша, - льду наросло - беда...
Коле с Пашей мать дает еще по кружке.
- Добытчикам! - говорит она строго. Я не смею просить. Даже Васька не просит. Мама протягивает мне свою кружку:
- Не хочу больше, на...
Отказываюсь и беру.
Какого вкуса была та черная жидкость? Знаю одно: она была такой сладкой, что губы слипались. Она упруго вливалась в горло и заполняла все щелочки там, все уголки. Проникая дальше, глубже, она словно шептала: "Ты будешь жить, жить, жить..."
Какое "спасибо" сказал я за эту волшебную кружку сладкой черной бурды?
Разве что вот эти строки, написанные тихой сытной осенью сорок лет спустя в память о Кумачах.
Ночью я услышал разговор.
- Тревожусь я, Маша, сердце болит... Боюсь не выживет...
- Выживет, вот увидишь, я зря не говорю. Завтра еще землицы сварим, она сильная... - Тетя Маша помолчала и снова: - Я знаешь чего - обратно в деревню хочу ехать. Вот зиму переживем, заберу ребят и через Ладогу. У нас хата своя стоит заколоченная. Сад одичал. Еще хочу цветы посадить - и розы, и георгины... У нас никто цветы не сажает, с огородом бы управиться, а я посажу, ей-богу посажу... Слушай, поехали - в деревню!..
Мог ли я думать тогда, что через семь лет попаду-таки в тети Машины Васильки!..
Помню знобкий рассвет на станции, огромный воз сена, рядом с которым в растоптанных кирзовых сапогах вышагивал Васька Кумач, - он встречал меня на станции и ругался, как взрослый, что сено у него не приняли - оказалось сырое.
Потом двадцать километров по узкой проселочной дороге, на вершине стога, рядом с небом, лицом в небо. Я уснул там и проснулся оттого, что движение кончилось. Открыл глаза, повернулся, увидел конек крыши, березу и услышал знакомый, милый тети Машин голос.
Помню кипящий самовар, хлеб пополам с картошкой и мой гостинец на столе - сахар, который тетя Маша наколола мелко-мелко и все стеснялись брать его.
Цветов она так и не посадила, все было недосуг, навалилась на нее бесконечная крестьянская работа.
Столько лет прошло!.. И следы Кумачей затерялись среди жизни...
Утром постучали. Тетя Маша вышла в прихожую. Заскрипела, запела схваченная морозом дверь. Я услышал голос Белого Полушубка:
- А что, в шестнадцатой - живы?
- Живы.
- Почему не отворяют?
- Они у меня. У них дров нет.
- Ладно тогда. Мальчишка болен. Голодный психоз. Мерещится черт те что.
- Выходим мальца, - сказала тетя Маша. - А ты дверь-то прикрой морозу напустишь...
Она вернулась в комнату и, взглянув на меня, встрепенулась:
- Ты чего, а? Никак опять озноб?