Читать «Белый какаду» онлайн - страница 25

Миньон Эберхарт

В начале допроса зеленые глаза Греты выражали удовлетворение человека, который много знает. Однако их выражение совершенно изменилось, когда я начал рассказывать полицейским, как в меня кто-то стрелял во дворе.

Она была так взволнована, что Ловсхайм, который до этого предоставлял право говорить своей жене, теперь ввязался в разговор.

– Но вы ошибаетесь, мистер Сандин, – воскликнул он. – Вас ввел в заблуждение ветер. Во дворе никого не могло быть. Когда приехала полиция, ворота все еще были заперты. В отеле никого нет, кроме отца Роберта, Марселя, – он указал на слугу, который пришел с дровами и теперь разжигал камин. – Марселя и меня!

– Черт возьми! Неужели я не смогу распознать, когда в меня стреляют?!

Я вынул из кармана фонарик и показал им, как он был поломан.

– Ветер не мог бы сделать этого. Не более четверти часа назад во дворе был кто-то. У этого человека был револьвер, и он дважды выстрелил в меня на лестнице, тогда-то он и угодил в фонарик, и позже – три раза во дворе.

Я услышал, как Сю Телли слегка вскрикнула. Казалось, мои слова произвели впечатление и на молодого полицейского.

– Если ворота были еще заперты до нашего прихода, то он должен быть где-то здесь, в отеле.

Я все еще полагал, что стрелял Ловсхайм, но неплохо было бы как следует обыскать весь дом.

Молодой офицер повернулся к комиссару, последовал оживленный разговор на французском. Комиссар поспешно дал какой-то приказ, и один человек быстро ушел в заднюю часть здания, а мадам Грета наградила меня очень неприятным взглядом своих зеленых глаз.

– Где отец Роберт? – спросила она Марселя.

– Он ушел, мадам. В то время, когда мсье был внизу. Я оставался один с... с ним.

– Он ушел?

Ее узкие брови сдвинулись, а глаза стали настороженными. Очевидно, поведение священника и мое упрямство раздражали ее. Я ожидал, что из чувства мести она немедленно расскажет историю с кинжалом. Однако она, быстро говоря по-французски (насколько я уловил), рассказала лишь, как она немедленно послала за священником, чтобы он прочитал молитву над умершим.

Последовав ее примеру, Ловсхайм тоже пустился в длинный рассказ, и мы с Сю были временно забыты. Она стояла совсем близко, и я спросил ее вполголоса:

– Что они говорят?

Она с удивлением поглядела на меня.

– А! Вы не понимаете их! Ловсхайм говорит, что не знает этого человека и никогда его раньше не видел.

Она говорила очень тихо, но отчетливо, и я различал каждое ее слово в потоке французской речи, часто переходящей в восклицания и выкрики. Были моменты, когда бородатый офицер, мадам Грета и Ловсхайм принимались одновременно что-то визгливо выкрикивать, пересыпая свою речь марсельским жаргоном.

– ...Ловсхайм утверждает, что человек был убит не в отеле, а подброшен сюда, чтобы отвести подозрение от убийцы. Они обсуждают эту возможность. Но молодого офицера беспокоите вы и ваш фонарь. Он говорит, что убийца должен находиться здесь, в отеле. Ловсхайм утверждает, – она, казалось, была возмущена, этим, – что вы, вероятно, испугались ветра и уронили его. Он говорит, что никто не смог бы войти в отель. Комиссар – тот, который постарше, говорит, что, если вы сказали правду, они найдут преступника.