Читать «Пожинатели плодов» онлайн - страница 56

И опять — много еще чего бесило, рвало душу… К своим сорока годам Колыхалов ясно и безнадежно понимал, что в жизни ничего путного, к чертям собачьим, не добился. Пялил глаза с телячьим восторгом вслед бегущим высоко в небе облакам, сам барахтаясь беспомощно в луже. В большом и шумном областном центре он теперь часто тосковал по крохотному родному городишке, где в юности труждался «литрабом» в сельхозотделе районной газетенки. А тогда, наоборот, тянуло в большие далекие города неудержимо, но кому там он, Саня-Санек, нужен, без него таких полно!

И все-таки Колыхалов обманул судьбу — в областную «молодежку» он накатал письмецо-вопль: в жутком одиночестве, мол, девки, молодой и интересный пропадаю!

Девчонки откликнулись, в редакции Сане вручили целую папуху писем. Разбирал почту он основательно: на крашеных изнеженных лярв не бросался, нашел тихую и скромную, парнями не затасканную, да еще и с квартиркой.

После свадьбы Колыхалов пристроился работать в заводской многотиражке и скоро там скис: в деревне-то от люда почтение немалое бывало — эко дело, корреспондент приехал! Иной трудяга за бутылочкой да на природе, гордясь обществом — газетчик повыше любого начальства будет! — изливал душу до изнанки, а тут, в заводских цехах, народ озабочен, сердит, не шибко разговорчив, отмахивается от тебя как от надоедливой мухи, и если уж прорвет кого, то вроде ты, писака, и виноват во всех неустройствах и катавасиях!

Однажды съеженного после очередной пробежки по цехам Саню пожалел заглянувший на минутку в редакцию «сбачить картинки» земляк Алешка-художник:

— Штаны без толку протираешь! А какие очерки раньше писал! В тебе, брат, писатель загибается, в «подтирашке» этой тебе каюк!

О том, что существует такой земеля Алешка, Колыхалов только здесь и узнал: художник давненько покинул городишко, но, видать, изредка наведывался на «пленэр», особо свое появление в родных пенатах не афишируя. Творческий труд он успешно совмещал со сторожевой службой во вневедомственной охране и, ероша черную с проседью бородищу, изрекал глубокомысленно:

— Зато не отправят на БАМ!

Он и сманил Саню в «ночные директора» — броди себе, глазей на звезды в небе, шевели мозгами. Чем не лафа для пишущего человека!

Молодая жена поворчала на грядущее малоденежье, но смирилась — кто знает, может, с гением рядышком спит.

Сторожить стал Колыхалов гараж турбазы на берегу реки — десяток автобусов на площадке, обнесенной дырявым забором, и несуразно слепленную из кирпичей коробку мастерской, в уголочке которой, отгороженном от прочего стеночкой из изоплиты, коротал ночи, растянувшись на лавке возле пышущей жаром батареи. Охрану несли две дворняжки: если что, то они заливались звонким лаем, и Саня, продирая кулаками глаза, выбредал на волю.

Время было еще тихое, как «цветущая» вода в стоялом омуте, ворье не донимало, шоферня что украсть друг у дружки могла и днем; оставалось остерегаться проверки милицейского начальства, но спящим на посту Колыхалов застигнут не был, и вскоре выпихнули его, молодого и длинноногого, бригадиришком. Предстояло ему верховодить полусотней стариков и старух, еще боевых, но и с сыпавшимся вовсю из одного места песочком. В ночную пору надо было бодрою рысцою оббежать десятка два постов, а где и заменить выбывшего по болезни, но чаще по пьяни «орла» или «орлицу». Выгнать нарушителя дисциплины бригадир не мог: и «кадры» тогда на дороге не валялись, и в кого из бригады пальцем не ткни — обязательно ветеран какой-нибудь. Передвигается чуть ли не ползком, а все равно на пост добраться норовит — службу нести. «Без работы мне каюк!»