Читать «Планида» онлайн - страница 18

Ревет это он, вдруг подползает к нему арестант — лицо ссохшейся кровавой пеной покрыто, — и говорит: не скули, товарищ Крюков. Не вводи в лишнее беспокойство, сделай милость! Увечные мы все.

Перестал Крюков реветь, вгляделся: не признаю чегой-то, друг-товарищ, тебя!

Захлипал тут сам арестант.

— Да ведь Никита я, кучер твой, — а сам губы дрожащие кривит — вроде как улыбнуться пытается, шлепает ими — слезы глотает.

Обнялись они. Сдержал себя Никифор.

— Тебя-то, Никитушка, за што определили?

— Да ни за што. Видали, как я тебя возил — вот и готово дело.

— А борода-то твоя где?

— Смерть чуть из-за нее не принял. Думал — кончусь. Опалили мне ее маненько, да давай щипчиками по клочкам выдирать… кхх, — снова затрясся Никита и заелозил рукой вокруг лица, боясь прикоснуться к покрывшей его черной сукровице. — А ишо, — прохрипел он, — естества мужскова начисто ведь меня лишили, глань — портки все ссохлись, коробом от крови стоят. Я тут сутки как окаянный орал — как до смерти криком не изошел? Закончить себя хотел — да все ждал вроде чегой-то, сам не знаю, — как чуял, что тебя встречу. Ну, теперя спета моя песня. Закончу я себя. Не могу боле. А ты меня, Крюков-товарищ, слухай. Тут, при холодной, порядку нет у них: строевые части караул несут. Каждый день разные. Принести, отнести, стрелить кого — сутки прошли, и ладно. А которые мучают — те уж завсегдашные: попробуй найди эких! Ну, они сюды уж редко заглядывают, — свежатинку хватают, да и што толку к нам, калекам, ходить. Это кто в начальстве, на виду, вроде тебя, был, — с теми дело ясное: каждый день таскают, да не всех обратно притаскивают, больше-то ко рву после допросов уводят. А нас, маленьких людишек, потихоньку расходуют, не торопятся. И верно — што им с нами! Дак ты слухай — закончу я себя ночью.

Дернулся Никифор: да ты што, Никитушка, ополоумел, што ли — себя-то кончать. Поживешь еще. Светлое царство увидишь, даст Бог. Перекосился Никита, вроде как улыбнулся. — Вот, — говорит, — и тебе, товарищ Крюков, довелось Бога спомнить — ну, не в последний раз. Нащет смерти ты меня не уговаривай — тут нечего разговоры толковать. Не могу больше ни тут, ни на воле мучиться. Кому я нужон? Бабе, а? — он опять всплакнул. — Ишо кому? Холощеный. Да и ведь не отпустят за просто так: поизгаляются, што кровью вспотеешь. Нашто ждать-то? Старый я. Так што не уговаривай — решился я, твердое мое слово. А ты слухай. Я щас с ребятами столкуюсь, а ты утречком-то моим именем заместо свово скажись, — закончился, значит, Крюков — себя, мол, решил. Они проверять не будут, конечно, а когда уж доложат выше — ищи меня: в ров сбросят, ково там искать? Да ты не сепети. Дай мне подвиг свой приять, дай! Что, жалко тебе? И я со спокоем отойду, што не зря душой изошел, и ты живой будешь. Молодой ты — живи… Увидишь, поди, царствие свое. А, робяты? — вдруг воскликнул он. Арестанты пришли в движеие, заурчали: молодца, Никита. Чево там… Скажем, товарищ… — в рот им пароход! Глаза у них заблестели, они зашамкали, заворочались — поступок Никиты внес разнообразие в их страшную, томительную жизнь. И Никифор потянулся к Никите, тоже зашамкал какие-то добрые слова, но тот не стал их слушать — свернулся и уполз в свой угол.