Читать «Случай Человека-Крысы» онлайн - страница 30

Отталкиваясь от этих свидетельств и от других данных того же порядка, я рискнул выдвинуть предположение о том, что когда ему не было шести, он был признан виновным за некий сексуальный проступок, связанный с онанизмом, и был чувствительно наказан за это отцом. Это наказание, в соответствии с моей гипотезой, действительно положило конец его онанизму, но, с другой стороны, оставило за собой неискоренимую недоброжелательность к отцу и утвердило того на все времена в качестве помехи сексуальному удовлетворению пациента. (Сравните мои подозрения со сходным результатом на одной из первых сессий) . К моему великому изумлению, пациент затем информировал меня, что его мать несколько раз описывала ему происшествия такого рода, которые происходили с его раннего детства, и, очевидно, улетучились, будучи забыты ей по причине их значительных последствий. Он, однако, не имеет таких своих воспоминаний. Его повесть была такова. Когда он был очень мал - дату стало возможным установить более точно благодаря тому, что она совпадала со смертельной болезнью его старшей сестры - он сделал что-то дурное, за что отец его побил. Маленький мальчик впал в ужасную ярость и взорвался руганью в адрес отца, еще продолжая находиться под его ударами. Но так как он не знал ругательств, он обзывал его названиями всех объектов, о которых мог подумать, и кричал: “Ты лампа! Ты полотенце! Ты тарелка!” и тому подобное. Его отец, потрясенный такой вспышкой стихийной ярости, прекратил побои, провозгласив: “Ребенок будет либо великим человеком либо великим преступником!” (Эти альтернативы не исчерпали возможности. Его отец проглядел самый общий результат таких преждевременных страстей – невроз). Пациент верил, что эта сцена оказывала долговременное впечатление как на него, так и на его отца. Его отец, сказал он, никогда не бил его снова; и он также относил на счет этого переживания часть изменений, которые произошли в его собственном характере. С этого времени он стал трусом - из-за страха перед насилием за его собственный гнев. Он всегда боялся ударов, более того, он обычно убегал и скрывался, переполняемый ужасом и возмущением, когда били кого-нибудь из его братьев или сестер.

Пациент последовательно расспросил свою мать снова. она подтвердила рассказ, добавив, что тот случай произошел между тремя и четырьмя и что он был наказан за то, что сам побил кого-то. Она не смогла припомнить больше никаких деталей, за исключением очень сомнительной идеи о том, что человеком, которого обидел маленький мальчик, могла быть его няня. По ее мнению, не было никаких указаний на то, что его проступок имел сексуальную природу. (В психоанализе мы часто встречаемся со случаями такого рода, датирующимися ранними годами детства пациентов, в которых появляется и достигает кульминации их инфантильная сексуальная активность, что часто приводит к катастрофическим последствиям благодаря несчастным случаям или наказаниям. Такие случаи склонны проявляться в скрытом виде в сновидениях. Часто они становятся настолько ясными, что аналитик полагает, что имеет устойчивое их понимание и, несмотря на это, будет избегать любого законченного разъяснения; и до тех пор, пока он не продолжит разъяснения с великим тщанием и осторожностью, он может быть вынужден оставлять неразрешенным вопрос о том, действительно ли событие имело место, или нет. Встать на правильный путь интерпретации нам может помочь знание того, что более чем одна версия события (зачастую они сильно отличаются друг от друга) может быть зарегистрирована в бессознательных фантазиях пациента. Если мы не желаем заблуждаться в нашем мнении относительно их исторической реальности, мы должны прежде всего иметь ввиду, что человеческие “детские воспоминания” консолидируются в более поздний период, обычно во время пубертата, и, что они вовлечены в сложные процессы реконструкции, подобные тем, посредством которых народы создают легенды о своей ранней истории. И, вместе с тем ясно, что в фантазиях о своем детстве растущий индивид пытается затушевывать воспоминания о своей аутоэротической активности; и делает он это посредством возвеличенной постановки следов памяти на уровень объектной любви, так что реальная история прошлого видится в свете будущего. Это объясняет, почему эти фантазии изобилуют соблазнениями и насилием, в то время как факты ограничиваются аутоэротической активностью и ласками или наказаниями, стимулируемыми ей. Более того, становится ясно, что в создаваемых о своем детстве фантазиях индивиды сексуализируют свою память; то есть они привносят в свой опыт отношений обычную сексуальную активность, распространяя на него свой сексуальный интерес - хотя, вероятно, делая так, они идут по следам реально существующих связей. Никому из тех, кто помнит мой “Анализ фобии пятилетнего мальчика” не нужно объяснять, что моя ремарка отнюдь не преследует цель уменьшить важность, которую я придаю инфантильной сексуальности, редуцируя ее до сексуальных интересов в пубертате. Я желаю только дать технический совет, могущий помочь прояснить класс фантазий, которые расцениваются как фальсифицирующие картину инфантильной сексуальной активности. Редко, когда мы находимся в счастливом положении, позволяющем нам, как в представляемом случае, устанавливать факты, базирующиеся на рассказах индивида о своем прошлом благодаря безупречным свидетельствам взрослого человека. Даже в таком случае, описание, данное матерью нашего пациента, оставляет открытым путь для возможных вариаций. То, что она не придавала сексуального характера проступкам, за которые ребенка наказывали, может быть обусловлено активностью ее собственной цензуры; именно собственная тревога всех родителей за наличие сексуальных элементов в прошлом своих детей вызывает их уничтожение цензурой. Но точно так же возможно, что ребенок был порицаем няней или самой матерью за обычное непослушание несексуальной природы, и его реакция была настолько бурной, что он был жестоко наказан отцом. В фантазиях этого типа фигуры нянь или слуг часто замещаются превосходящей фигурой матери. Глубокая интерпретация сновидений пациента в отношении к этому эпизоду обнаруживает яснейшие следы продукции воображения позитивно эпического характера. В них его сексуальные желания к своим матери и сестре и в желание преждевременной смерти сестры были связаны с наказанием молодого героя руками отца. Было невозможно не распутывать ткань этой фантазии нить за нитью; терапевтический успех лечения мог быть достигнут именно на этом пути. Тут пациент обнаружил, что его обыденная жизнь заявляет о своих правах: у него накопилось столько проблем, которыми он до сих пор пренебрегал, и которые несовместимы с продолжением терапии. Я не обвинялся, следовательно, за этот перерыв в анализе. Научные результаты психоанализа представляют лишь побочный продукт его терапевтических целей, и, поэтому, часто именно в те моменты, когда анализ терпит неудачу, делаются самые важные открытия.