Читать «Рождение и эволюция святости» онлайн - страница 2

Сергей Иванов: Бывает и так. Но в целом мы разговариваем об этом как об объекте научного исследования, без персональной вовлеченности и без желания кого-нибудь обидеть. Сначала нужно сказать, что понятие святости появляется не сразу, сильно не сразу в христианстве.

Анатолий Кузичев: А раньше где-то оно было?

Сергей Иванов: Понимаете, это же вопрос: а что мы называем святостью? Русское слово «святой» служит переводом для разных терминов, существовавших в древних языках. Например, в древнегреческом языке было понятие «гиерос», которое переводится, как священный в отношении обычно всяких мест, рощ каких-нибудь...

Дмитрий Ицкович: Священный и святой − это всё-таки разные вещи.

Сергей Иванов: Да. Или, например, есть понятие божественный муж, с какой-то точки зрения можно утверждать, что христианский святой отчасти эволюционировал из этого самого языческого «тейос анэр». Но очень условно.

Дмитрий Ицкович: А в иудаизме святости нет.

Сергей Иванов: Не знаю. Ситуация состоит в том, что то слово, которое в восточном христианстве закрепилось за святостью, «хагиос», не имеет применения к живым людям в древнегреческом языке, в этом смысле оно немножко сдвинулось в своем значении. Концепция «хагиос», святого человека, исторически сложилась в определенный момент, и сильно не сразу. Сложилась она в христианстве более или менее стихийно, надо в этом отдавать себе отчет. Как и много других вещей, которые мы воспринимаем как само собой разумеющиеся. Например, ангелы были запрещены, и сколько можно церковь с ними воевала, а потом смирилась.

Анатолий Кузичев: Как так?

Сергей Иванов: Потому что в послании к Колоссянам, если я не ошибаюсь, сказано: не верьте в ангелов, это всё неправильно. Лаодикийский собор [3] говорит, что запрещается верить в ангелов. Однако ничего не получилось, в ангелов как верили, так и продолжали верить, это было дохристианское верование, которое перешло в христианское. Церковь смирилась. Или, например, паломничество: против паломничества выступают все отцы церкви, ярче остальных Григорий Нисский [1]. Иоанн Златоуст [2] выступает против мощей христианских, ничего − потом смирились и т.д. То есть церковь - институция гораздо более гибкая, чем принято думать. Она в чем-то сражается с народными низовыми верованиями, а что не может победить, то пытается возглавить.

Дмитрий Ицкович: А как же, если с мощами боролись, сохранились первые мощи?

Сергей Иванов: Что сохранилось? что это за мощи?

Дмитрий Ицкович: Какие-то вроде исследования делают.

Сергей Иванов: И что эти исследования нам дают?

Дмитрий Ицкович: Время. Датировку.

Борис Долгин: Первого века никто не дает.

Сергей Иванов: Это вообще довольно сомнительная вещь. Кстати говоря, над этим издевались ещё и в византийское время. Были люди, которые с позиции рационализма это всё подвергали осмеянию. В частности, в XI веке был такой поэт Христофор Митиленский [4], который издевается над любителем мощей, который собрал у себя пять голов святого такого-то, шесть грудей святой такой-то, «превратив её тем самым в суку» (слово, употребленное не мною, а этим поэтом). И дальше Христофор начинает наворачивать абсурд и говорит, что если ты так любишь мощи, то вот тебе перо из крыла Архангела, которое он уронил во время Благовещенья, а вот тебе бороды Вифлеемских младенцев и т.д. Так что удивление и некое неприятие этого существовало и в византийское время. При этом не надо думать, что этот Христофор Митиленский был такой вольтерьянец или богоборец, ничего подобного. Ему принадлежит то, что на славянской почве называется стишной пролог, то есть полный литургический год с краткими памятями святых, он святых очень уважает и про них всё время пишет, только он против такого низового простонародного почитания. Но давайте всё-таки вернемся в начало.