Читать «Инга» онлайн - страница 72

В комнате стояла жара, давила на лоб и виски, по ребрам сбегали неприятно щекотные капли пота. Петр медленно сел, оглядываясь и прикидывая, как устроиться получше. Весь день на жаре, в нестерпимо сверкающем августе, с девочкой, которую не победил по-мужски, чтоб хоть на короткое время почувствовать себя снова на коне, опять победителем. Лимонад за красным столиком, хлопающая на ветру маркиза, легкая тень под скалой, где кривые какие-то елки. Устал.

Со двора доносилось мурлыканье, Тоня ходила туда-сюда, напевала модный шлягер, путая слова. И не уйдет никуда, торчит во дворе, в тени густой, будто пластмассовой от зноя, виноградной листвы. Сверху, расталкивая резные листья, вываливаются, повисая, пирамидки зеленых ягод, еще мутно-непрозрачных, неспелых. Жалко, уедете, Петр Игорич, посетовала хозяйка раз сто, и виноградику моего не поедите, он только в сентябре и созреет. Хороший виноградик, белый мускат, не ягода — мечта. И Тоня щурила небольшие, жирно накрашенные поплывшей тушью глаза, пряча их за валиками щек. И невидимые почти, узкие глаза зорко следили, провожая квартиранта, куда он, туда и Тонин внимательный взгляд. Нет, баста, никаких больше маленьких поселков, никаких комнат в хозяйкиных домах. И вообще…

Сидя на кровати, поднял руку, привычно пощипать короткие завитки бороды, и опустил, хмурясь. Еще эта борода. Кризис среднего возраста, что ли?

Утром, когда подстригал, разглядывая себя в зеркале, то совсем уже собрался к чертям ее сбрить. Целую минуту представлял, как раскроются яркие Ингины глаза, увидит — обещал и сделал, и может быть после этого ему будет легче… ее…. Но, держа у щеки бритву, подумал вовремя — черт и черт, морда загорелая, подбородок будет белый, смешной. А через день уезжать. Выдохнул с облегчением и убрал станок.

— Даже глупостей наделать ты разучился, Петр Игорич, — резюмировал вполголоса и снова напряженно задумался.

В чем же дело? Почему тупик, откуда? Где то блистательное прошлое, когда любая вещь толкала тебя под локоть, буквально — любая. Угол стола с завернутой старой газетой, нитка бегущих капель из водостока, рваное отражение в грязной сверкающей луже. Холодела спина, стучали виски, и все превращалось в фирменные, узнаваемые каменевские мазки — щедрые, летящие, безоглядно смелые. Они и сейчас такие. Мир огромен и не хватит жизни, чтобы весь его пересказать фирменными, каменевскими… Но он-то знает, внутри, мерно зафырчав, давно включился конвейер. Можно, конечно, врать себе, как давно уже врет всем, и миру врет тоже. Да и себе врал, чего уж. Пока не встретил эту малявку, школьницу, да ее всего шестнадцать лет назад не было на земле, она вообще не имеет права что-то менять в нем, не доросла. Но вот поменяла, признайся хоть себе, попробуй быть честным. Как это делает она.

Сначала ему казалось, и хватит, этого юного обожания вполне хватит, чтоб возвыситься, почувствовать себя полубогом, как раньше. Склониться к ее любящему лицу, оберегая, чтоб видела, как милостив может быть полубог. Но его милость превратила темное загадочное лицо, полное страсти, в обычную счастливую девичью мордочку. Ей, оказывается, хватило того, что он будто старший брат. С невинными вполне поцелуями и объятьями. Она с ним в безопасности. И теперь нежится она, не он. Будто ребенок, что вертится на отцовских руках, трогая листья и предметы, спрашивает, слушает, заливаясь счастливым смехом. Разве этого он хотел от смуглого лица с глубокими глазами античной страдалицы? От быстрого тела, такого взрослого в своей непоколебимой невинности. Там в пещере подумал, да она такая же. Как прочие. Задрожала, прикрывая тяжелыми веками глаза, выгнулась, обмякая в сильных руках. Думал, это начало. Шаг за шагом, пока он будет рядом — изображать из себя старшего брата, она станет сгорать, приближаясь сама, трогая лапкой и замирая, лукаво проверяя — отзовется ли. И если нет, нужно сделать еще один шажок и тронуть еще раз. Теплее, еще теплее, откровеннее… Это Наташка так кричала, когда ревновала его к первым, к девочкам, которых писал. Не видишь, что ли, кричала, и хватала на руки ревущую Лильку, она уже начала, трогает лапкой. Ходит кругами и трогает. А он смеялся, довольный, купался в женской любви. Женском внимании.