Читать «The bad еврей» онлайн - страница 10

Конечно, русский психологический тип мне подходил куда больше. Да, грубовато-простоватый, не столь тонкий, не столь стремительный и прозорливый, но прямой и более честный. Я, пожалуй, был русофилом в это время. Зачем «пожалуй», был русофилом, скажу я здесь, потому что о своем разочаровании напишу в соответствующем месте. Но я никогда не хотел и не считал себя русским. Я был евреем, хотя, скорее всего, безродным космополитом. Мое сердце никогда не пело скрипочкой от перечисления имен евреев-нобелевских лауреатов по физике, потому что я прекрасно помнил имена первого большевистского правительства, еврейского по преимуществу, или куда более страшный и длинный список евреев-следователей ЧК и НКВД. Да, я ощущал русскую культуру, даже православную культуру себе родной, но никогда не забывал, что я чужой и посторонний.

Но в неофициальной культуре у меня появились друзья и приятели-евреи: Витя Кривулин, Миша Шейнкер и его жена Лена Шварц, Боря Гройс, Лева Рубинштейн; Дима Пригов был немец, но с похожим опытом изгойства. Евреями были и близкие по концептуальному отношению к искусству и советской власти Илья Кабаков и Эрик Булатов, но это все были уже другие евреи, без той раздражающей меня пугливой осторожности и конформности по отношению к силе обстоятельств. Вообще, известно, интеллект, как ничто другое, нивелирует национальные отличия, это легко заметить даже по чисто физиономическим особенностям, и я не встретил за свою жизнь ни одного реально умного и не ущербного националиста, хотя и следил с некоторым недоумением за последними виражами Сережи Курехина, да и ситуация в путинской России готова вроде бы подпортить статистику, но все равно – нет.

Быть в андеграунде и не ценить смелость и готовность к противоборству с властью и вообще с грубой, тупой силой, невозможно. Помню, Витя Кривулин, сам человек мужественный и подчас непредсказуемый, рассказывал, как раз ехал в троллейбусе с Михаилом Шварцманом, и какой-то подвыпивший хам рядом стал к кому-то приставать. Не помню ни ребенка с испуганными глазами, ни женщины в розовом, ни старика с седой бородой. Витя пропустил момент, когда их интеллектуальная беседа про иератическое искусство прервалась, и он увидел, как нависший над хамом Шварцман на абсолютно другом языке, на сиплой блатной фене, объясняет разговорчивому фраеру, как он ему сейчас натянет глаз на жопу, причем, так доступно, что фраер, как ошпаренный, выскочил на следующей остановке.