Читать «Колымская повесть» онлайн - страница 102

Станислав Михайлович Олефир

Бася Давидовна тоже нормально все сделала, ничего в летних ярангах не тронула, поэтому ее палатку милиционерам найти не получилось. До зимы так жила, потом ее буксундинские охотники нашли, она кочевала с ними, совсем как чумработница стала. Шкуры выделывала, торбаса, кухлянки красиво шила. По-эвенски, совсем как я, разговаривала. Только кроильным ножом шкуру резать не получалось, ножницами все резала. Тогда красивых бус, чтобы малахай и торбаса нарядные были, не было, она проволоку, на которую красная трубка одетая, резала и пришивала. Нормально получалось. Мы тоже так делать стали.

— А дети как?

— Нормально. Давид с Абрамом сначала на фактории жили, потом в интернате. Улита, сестра Давида которая, уже большая, на фактории работала, поэтому они с ней были. А девочку, Софа которая, Бася Давидовна с собой забрала. В Буксунде председатель колхоза новый был, ему говорить боялись, а в Гижиге председателем камчадал Агафон Елисейкин. Он самый лучший председатель колхоза был, его и в Гарманде, и в Парени, и в Буксунде любили. Кому плохо было, всегда Елисейкин помогал. Потому что он наш был, а остальные — не наши. Он правильные документы Басе Давидовне дал, деньги дал. Тогда некоторые у нас учиться на материк уезжали. Бася Давидовна вместе с Софой и Улитой, сестра Давида которая, на пароходе в Магадан уехали, потом на материк. Бася Давидовна уже совсем, как я стала. И одетая так, и разговаривала так само. Поэтому никто не заметил. Нормально.

— Она потом сюда не писала?

Спрашиваю бабу Мамму. Она пожимает плечами:

— Не знаю. Надо Абрама или Давида, который в первой бригаде работает, спросить. Они ее всегда энин (мама — эвенский) называют.

ЛЕГЕНДА ОБ ОГНЕ

Когда обедаем только втроем: дед Кямиевча, баба Мамма и я, все у нас помещается на столике — тарелки с мясом или кашей, чай, лепешки, сахар. Если в гости приходят бригадир с Толиком или Абрам с Элитом, перебираемся обедать на пол. На столике остаются чашки, заварник с чаем, разбитый термос с солью, сахар, горка лепешек, баночка с приправой. Мы располагаемся вокруг всего этого, и едим с брошенных на лиственничные веточки лобиков. Лобик это снятая с головы оленя шкура. С внутренней стороны она твердая и гладенькая, словно тополевая доска, ее можно протереть мокрой тряпкой, как поднос или блюдо.

У меня персональный лобик с очень темного оленя Мундинэ. Когда-то он был ездовиком у деда Кямиевчи, но состарился, его забили, и в память оставили этот лобик. У лобика есть уши, глаза, нос, бакенбарды и пышная борода. В первый же день я заметил, что он донельзя, похож на Карла Маркса, и стараюсь относиться к своему лобику с почтением. Расчесываю, вытряхиваю, и, возвратившись с дежурства, в ожидании, когда баба Мамма приготовит завтрак или ужин, разговариваю с ним. Это очень нравится моей хозяйке, она прислушивается к тому, что я говорю и, подозреваю, специально не торопится с едой.

Мой разговор с лобиком идет в основном о событиях в стаде. О том, что чалым (кастрированный бык) Горбоносый сломал ногу, и Коля хочет его забить; важенка Ньобаты забралась на самую верхушку сопки, Абраму показалось, что это снежный баран, и он побежал за карабином, а заглянувшие тем временем на стоянку пряговые олени-ондаты стащили связку вяленых хариусов и съели до последней рыбешки…