Читать «Грация и Абсолют» онлайн - страница 149

Игорь Гергенрёдер

Алик, втянувшись, слушала, сколько страна претерпела всего, пока сталаИзделием.Бесчисленные жертвы приносились ради коммунизма? Россказни. Истребление людей, на самом деле, было необходимо Сталину, чтобы чувствовать собственное величие. Он жаждал обладать такой властью, какой не имел ни один деспот в истории. Но чем измерить объём власти? Количеством умерщвлённых: причём, умерщвлённых безвинно, по одной лишь причине – так угодно повелителю!

Количество истреблённых и то, что было воздвигнуто террором: новая страна, стоящая на крови. Вот плод самовыражения Сталина, вот то, что питало его сознание собственного величия. Это его «я», которое он продолжал и дальше расширять и углублять, «я», которое овладевало миллионами, деформировало их психику, и они становились его принадлежностью: люди, кого на данный момент ещё не срезала коса смерти. Эти люди понимали, до чего оно вероятно: попасть под косу (как попали все те, что находились рядом), но они не ненавидели Сталина за то, что он поубивал столько тех, других,– напротив, они были благодарны ему за то, что лично им он дарует жизнь.

Они были преданы Сталину именно в силу его кровавости, они любили его как сурового бога, который сеет смерть сплошь и рядом – а их, как им мнилось в подобострастии и наглости, избрал для жизни.

Любовь рабов, с восторгом отдающихся рабству. Новый эмоциональный настрой, заменивший христианское отношение к жизни. Чем дальше, тем больше это будет заметно в народе – привычность к убийству, его растущее значение в жизни.

Убийство – лучший инструмент для решения проблем, средство самоутверждения, мерило власти.

Убийство – деяние, дающее наиболее полное эмоциональное удовлетворение.

Лонгин Антонович перепрыгнул через глубокую колею лесной дороги и протянул руку Алику, она взяла её, крепко сжала. Профессор говорил:

– Ты задела меня словом «родина», и я объяснил: драться заэту «родину»могли только рабы. Они никого не победили, ибо рабы не побеждают. Побеждает хозяин. Будь большинство не рабы, они в начале войны разошлись бы по домам с оружием, предоставив Сталину метаться по просторам опустошённой переиначеннойсделаннойим «родины», пока где-нибудь не сдохнет. Драться с немцами или договариваться – этим занимались бы, во всяком случае, без Сталина.

Но нет – они молились на него! И что несли тем, кого «освобождали» от немцев? Псковские крестьяне получили при немцах землю, имели скот, в избытке зерно – а свои загнали их опять в колхоз. Цепляешься за пару овечек? Указ Сталина – траву для них рви руками. Косить траву косой для личных животных воспрещалось! Как бы слишком не разжирела личная-то овца – как бы семья крестьянская без кормильца (на фронте кормилец) не переела жирного!

Самый махровый фашист додумался бы до такого?.. И ничего – терпели, подличали. Зато уж немцев проклинали!

Лонгин Антонович разъярился:

– И возненавидел же я эту хуету! Нет более меткого словечка. Обозначена не просто низовая масса, из низов при любом строе поднимались самородки. Но хуетойнарод назвал ту массу безликих, из которой, при нормальных условиях, не поднимаются. Именно ей большевики отдавали чужие места. Не зря бытовало в народе при вести о новоявленном герое: «Как родина тебя подняла, пусть так же и опустит!» – не глядя под ноги, он широко шагал в долинку.