Читать «Две ипостаси Грегори Бенфорда» онлайн - страница 5

Владимир Гаков

«Все это началось еще в 1969 году, — вспоминает Бенфорд. — Причем первым толчком была не идея, а, скорее, образ — английский астронавт Найджел Уолмсли, предельно ироничный и совсем не вписывавшийся в научный истеблишмент. Фактически, я списал своего героя с человека, которого хорошо знал — с английского писателя и критика Кингсли Эмиса. Потом вокруг персонажа „закрутилась“ вся эта идея насчет возможного присутствия в нашей Галактике самых разнообразных цивилизаций, в том числе прошедших механическую, а не органическую эволюцию. Разумеется, когда-то предков этих разумных машин создали существа органические. Но, если говорить честно, у механических созданий, снабженных интеллектом и способных к автоэволюции, шансов пережить своих создателей куда больше. На галактических просторах эти „разумные машины“ чувствуют себя вполне комфортно, как дома, поскольку на планетах и в космическом пространстве есть все, что им необходимо для поддержания жизнедеятельности: „сырые“ полезные ископаемые (в частности, металлы), энергия… Меня интересовали не столько эти „венцы механического творения“, сколько конфликт между нашим восприятием машин и восприятием самих себя. Отношение людей к творениям своих рук и мозгов всегда отличалось понятной двойственностью. Да, нас окружают многие игрушки цивилизации, значительно упростившие и обогатившие повседневную жизнь; но сколько было и других, поставивших эту жизнь на грань полного уничтожения…»

Некоторые критики поспешили прилепить к трилогии Бенфорда броский ярлычок «интеллектуальная космическая опера», но самого автора это никоим образом не шокирует: смотря что понимать под «космической оперой». Масштабы? Верно, в них себя Бенфорд не ограничивал — да и не получится это, если ведешь речь о Вселенной и эволюции разумной жизни в ней: «Мы очень, очень незначительные, едва различимые актеры на той гигантской сцене, которая называется Вселенной. И одной из практических задач, которые по силам, пожалуй, только научным фантастам, является как раз показ нас самих в реальном масштабе пространства и времени. Демонстрация того, что мы вовсе не „пупы Вселенной“ и, скорее всего, даже не венцы творения. В этой Вселенной мы, вероятно, почти невидимы. Поэтому для высокоразвитой „машинной“ расы люди — это не что иное, как неведомо откуда взявшиеся „насекомые“, „мошки“, если и вызывающие эмоции, то преимущественно неприятные и брезгливые! Словно крысы, скребущиеся за стенкой… Как к осознанию этой удручающей перспективы отнесутся те, кто по старинке продолжает мнить себя венцами творения, мучило меня, будто неразрешимая головоломка. Я провел немало времени, размышляя над тем, каким образом, с одной стороны, обрисовать конфликт, волнующий меня как писателя; а с другой — что сделать, чтобы при этом не потерять читателя».