Читать «Улащик» онлайн - страница 13

Чуть ли не сразу после окончания стройки Беломорканала начали строить канал Москва-Волга. Печать и радио, описывая положение там, взяли нотой еще выше. Это был почти рай. Действительно, бывшие там рассказывали потом, что, на стройке недалеко около столицы условия были хорошие, т.е. гораздо лучше, чем в других лагерях. Но вообще после окончания постройки Волга-Москва канала расписывать о радости пребывания в лагерях перестали, переделка-перековка арестантов перестала быть важнейшим моментом, а затем этот момент и вообще исчез. Подходил 1937г. и размазывать сентименты перестали.

Вполне естественно, что все лагерные начальники хотели, чтобы и о них написали, как они перевоспитывают (у нас везде и все время кого кто-то воспитывает) злодеев, превращая их в почти ангелов, а чтобы усилия начальников не погибли втуне, было постановлено учредить должность историографа. На этот пост был назначен небольшой украинский писатель. Он показывал свою, очень неряшливо изданную книгу. Какие инструкции были даны ему начальством, не знаю, но, конечно, в первую очередь он должен был отметить личную деятельность начальника отделения, товарища Чухиля.

Чтобы хоть в какой-то мере походить на идеальный лагерь, весной 1934 г. было решено провожать бригады, выходящие на работу, с музыкой. Из музыкальных инструментов имелись мандолины и гитары (больше, кажется, ничего). Получалось все это таким образом. Рано утром, в мае, когда еще весьма свежо, за ворота выходили бригада за бригадой. Это испитой, исхудавший народ, одетый в рвань. В самых воротах огромная лужа, на сухом месте стоит начальство. Все они выбритые, в новеньком обмундировании, упитанные даже, не мерзнут, так как почти все в гимнастерках. Оркестр в составе 3-4 человек замерзшими руками играет бодрые марши, дирижирует женщина в ватной юбке, в грязном бушлате. Женщина давно спилась и стала шалманом. Если бы был художником, то лучшей сцены для показа лагеря 1934 г. не придумать.

Из всего, что делалось (или хотя бы казалось, что делалось) на стройке Беломорканала, выход рабочих под музыку начальнику Сусловского отделения организовать было всего проще. Другое дело, что голодных и угнетенных работяг этот процесс никак не веселил, а скорее раздражал. Что касается других, более существенных деталей жизни з/к, то, возможно, начальник ничего не мог сделать и при желании. Прежде всего, это касалось питания. То, что в Мариинске казалось вполне естественным: испечь картошки, набрать моркови или капусты, получить обрата, на деле оказалось или полностью невозможным или возможным в самой малой мере. Через несколько дней после приезда в Суслово я пришел в Стройчасть и, вымыв великолепную морковь, начал ее есть. «Где Вы взяли морковь?» - спросил меня счетовод. «Вытащил из земли вон за тем бараком» - ответил я. Счетовод почти онемел. «Это ведь строго, очень строго запрещено и Вы можете иметь крупную неприятность, если Вас захватят с этой морковью!» Вот тебе и на! На морковном поле оставалось столько моркови, что ею можно было накормить десятки, если не сотни людей, но взять, оказывается, нельзя. Вот тебе и кормежка в совхозе. «А как с картошкой?» - спросил я счетовода. Ну, это-то уж совсем запрещено. Если так допустить, то в каждом бараке будет своя дополнительная столовая. Я таки таскал морковь и потом, но остерегаясь попасть на глаза начальству.