Читать «В мире животного (История одного нашествия)» онлайн - страница 36

Трос уже не наматывался на барабан, а спокойно висел над дырой шахты, и я вместе с ним. До выхода-люка один метр. Этот метр, чтоб ему исчезнуть из палаты мер и весов, выдавил из меня последнюю силу. Я отжимаю ножом защелку замка, а мозги уже заволокло дымкой, руки стали, как крюки, впившиеся в мое мясо, а шахта кружится вокруг, будто вальсирующая Матильда. Потом я “плыл” с креном и дифферентом подбитого эсминца по коридору. Если седьмой этаж, надо добраться до лаборатории химиков. Я там кучу телефонов высмотрел, когда приходил справляться насчет рецепта приготовления спирта из стула (не жидкого, а того, на котором думают). Два шага всего прохромать, а ведь чуть не влип. По дороге дверь с лестницы была, с кодированным замком, модно приодетая в броню. Так вот, я до нее чуть-чуть не добрался, как внутри меня словно часы затикали, что-то заекало и качнулось. Опа, мой старый испытатель гномик усвистал за дверь, которая перед ним свернулась, как листок бумаги. На “той стороне” — много позже узнал, что каббалистами так обозначается область темных сил — маленький шпион свалился в ямку чужой хищной жизни. А она как раз готовит атаку на мою фигуру, проплывающую по кривой мимо свитка двери. Гномик, ухватив ситуацию, освобождается от вражеской оболочки, возвращается назад и начинает меня подзуживать. В голове звенит мысль, что война спишет убытки, я срываю гранату с жилета, под дверь ее, и пародируя темнокожего рекордсмена с курчавой головой, совершаю тройной прыжок имени барона Кубертена. Когда приземлялся на лоб в заключительной третьей стадии, сзади хрустнула дверная броня, как кусок сахара, а следом фукнула взрывчатка. Мне поддало под зад, перевернуло и влепило в стенку. Без каски голову потерял бы в прямом и переносном смысле. Впрочем, какое-то время я был уверен, что сохранил только шлем. Кстати, рядом упала и стала щелкать серпами-молотками еще какая-то голова, кажется, не моя. Сочувствовать некогда, надо вспоминать, чем я тут занимаюсь. Методом выбрасывания третьего, четвертого и пятого лишнего из взлохмаченных мозгов, едва допер, что надо свернуть в лабораторию. Там стал проникать звонками в спящий мозг Пузырева. Наконец, энцефалограмма шефа оживилась, и мой заплетающийся голос заставил его хрипеть: “Хамье… докатились…” Наоравшись, унялся несправедливо разбуженный, вошел в положение и пообещал похлопотать о винтокрылой помощи. Харя Харон уже подгребал к моему берегу, считая, что поздновато для всякой суеты. “А кто будет расслабляться и думать о вечности, Пушкин что ли?” — подпускал ушлый паромщик. Я был уже не против, но руки-ноги шуровали по инерции, а может, сам гномик жал на педали. Он велел не только дверь кабинета запереть, но еще и прислонить к ней шкаф с диваном, обязал для извлечения сил доесть беспризорный пирожок. Покомандовал мной, потом принялся раскачиваться на своих любимых качелях, разглядывая искателей счастья, марширующих по коридору с электрическими песнями. Все распластанные, низколобые, зато с яркими хватательно-жевательными способностями. Они были вместе и заодно, что не исключало подчинения и жертвования одних ради других. Они гордились своей страшностью, как генералы жирными звездами на погонах. Каждый знал свое место и то, что пирамида власти на нем не заканчивается. Она уходит в великую высь, требующую не поклонения, а только внимания и четкости на пути к сияющему кристаллу владычества. Марширующие были особенно чутки к глубинным пульсам “теплых-влажных”, к этим трепетаниям, говорящим о слабости, упорстве, крепости, разладе… Тому “теплому-влажному”, что ближе всего, лучше остаться здесь навсегда. Пульс его скрыт: тверд и груб, как комья земли, чуть уйдет вбок — и неотличим от шума тьмы. Скоро-скоро произойдет долгожданное расставание с такой помехой, такой затычкой для воли. Кто был плохой, тот станет совсем хороший. Нет ничего вкуснее сильного врага!