Читать «С Рози за стаканом сидра» онлайн - страница 7

— Мальчики! Мардж — Дот! Я вернулась! Идите глядеть!

Спотыкаясь, она вошла в калитку, заляпанная грязью, раскрасневшаяся и чуточку лукавая.

— О, вот бы вам где побывать. Такой фарфор. Такое стекло. Никогда не видела ничего подобного. А агентов, агентов — заполонили весь дом. Но я взяла верх над ними всеми. Ну, глядите, хороша? Я просто должна была взять ее… да она и стоила-то всего несколько медяков.

Она достала из сумочки чашку и блюдце «костяного» фарфора. Они были изящны и тонки, как бумага, и им бы не было цены, если б чашечка не распростилась со своей ручкой, а блюдечко не состояло из двух отдельных половинок.

— Конечно, я могла бы попросить заклепать их, — сказала мама, поднимая их к небу. На ее лицо упал мягкий отсвет, хрупкий, как кусочки скорлупок в ее руке.

В этот миг на дорожке показалось два возчика, которые шли, шатаясь под тяжестью громадного ящика, который они несли на плечах.

— Поставьте вон там, — сказала мама. Они сбросили его во дворе, получили на чай и, охая, удалились.

— О Боже, — рассмеялась она. — Я и забыла… Это — приложение к чашечке с блюдцем. Пришлось взять: продавалось все вместе. Но уверена, что это нам пригодится.

Ударом колуна мы открыли ящик и собрались все вместе обследовать его содержимое. Там оказался поплавковый кран, связка прутьев для укрепления ковров на лестницах, перо «эгрет», лопата без ручки, несколько сломанных глиняных трубок, коробка, полная бараньих зубов, и фотография Лемингтонских бань в рамке…

Таким же или сходным образом мы получили несколько прекрасных фарфоровых вещиц. Некоторые из них были даже совершенны. Припоминаю, что как-то у нас были часы из Севра, увитые гирляндами розовых ангелов; золоченый сервиз «Дерби с короной»[*Еще одна известная марка английского фарфора, из города Дерби] и несколько воздушных фигурок из Дрездена или еще откуда, напоминающих вспененный солнечный свет. В том, как матери удавалось раздобыть их, никогда не было полной ясности, но, вытирая с них пыль, она гладила их и улыбалась себе самой, переставляла их при разном освещении, а то просто станет и, не отрываясь, смотрит на них с половой щеткой в руках, вздыхая и дрожа от удовольствия. Все они были для нее чем-то вроде волшебных окон. Одни были треснуты, другие — испещрены щербинами, но все они приоткрывали перед ней вход в тот таинственный, знакомый ей по интуиции мир, в который для нее не было доступа. Однако она не могла долго хранить у себя ни одну из них. Она только успевала прочитать о них в книгах, запомнить их формы или их историю, а потом чувство вины или нужда гнали ее в Челтенхэм, где она снова продавала их агентам. Иногда она зарабатывала на этом один-два шиллинга, что слегка облегчало ей душу, но это случалось редко. Обычно же она кричала:

— Боже, как я сглупила! Надо было запросить с них вдвое…

Пытаясь нарисовать облик моей матери, я играю на порванных струнах. Годы убегают назад хаотичной сумятицей. Ее цветы и песни, ее непоколебимая верность, ее старания поддержать порядок, сменявшиеся периодами, когда вновь воцарялась грязь и запустение, почти полное безумие, до которого она доходила, ее стремление к свету, почти ежедневные слезы об умершей малолетней дочери, резвость и веселье, ее припадки, сопровождавшиеся криками, ее любовь к человеку, ее истерические вспышки гнева и справедливость в отношении каждого из нас — все это правило моей матерью, взгромоздившись на ее плечи, словно усевшиеся рядом на одном насесте вороны и голубки. И так же памятно мне, как временами она расцветала и, погрузившись в себя, становилась таинственно прекрасной. И те летние вечера — мы, мальчишки, уже в постелях, — когда зелень тиса наполняет безмолвную кухню и она, надев шелковое платье и свои не бог весть какие драгоценности, садится за фортепьяно и играет.