Читать «Метелица» онлайн - страница 72

«Изнасильничал, кровопийца!» В нем настойчиво зашевелилось отцовское чувство. Надругались над дочкой, сейчас будут пытать, а завтра повесят. Непослушная, своенравная Любка, но и самая ласковая из дочерей, завтра будет расстреляна или повешена на липовской площади. Гаврилка живо представил картину казни и скривился от боли в сердце, от злости к Штубе и его помощнику Курту, от своего бессилия чем-нибудь помочь дочке.

«Повесят, ироды! — подумал он. — А меня?»

— Кто это? — повторил комендант.

— Н-не знаю… — пролепетал Гаврилка, мгновенно сообразив, что лучше не признаваться, авось не знают.

От сухого угрожающего вопроса коменданта его опять охватил страх за свою участь, и уже новое чувство пробуждалось к Любе — чувство недовольства, переходящее в слепую злость. Из-за нее могут порешить и Гаврилку. Значит, все, добытое хитростью, лестью, изворотливостью, пойдет прахом? Из-за нее, непутевой девки, отбившейся от семьи, нацепившей комсомольский значок, выскочки сопливой! Все дети как дети, а эта губит своего батьку, рушит добытое под старость спокойствие и благополучие семейства. И все-таки она — родная дочка, самая младшая из четырех дочек Гаврилки, самая толковая и заботливая.

— Ты что брешешь, гад! Ты что брешешь, так твою перетак!.. — зарычал Матвей Гришаев и вскочил с табуретки с красными, злыми глазами. Видать, он опознал Любу и теперь чувствовал ответственность.

Штубе удивленно вздернул брови, уставясь на Гришаева, потом метнул взгляд на переводчика. Тот понимающе кивнул и сказал:

— Герр капитан недоволен вашим поведением, господин староста. Он просит вас выйти.

— Извиняйте, извиняйте, герр капитан! — спохватился Гришаев, меняясь в лице. — Брешет он. Это его дочка! — Он неуклюже поклонился и вышел.

— Говори, Павленко, ты имел связь с партизанами? Это твой дочь? — спросил Штубе, выпуская дым из угла губ и стряхивая пепел с кончика сигары.

— Герр паночек, упаси бог! Никакой связи… Я ж верой и правдой служил вам. Любки я и глазом не видел, пропала она, как только красные отступили. Истинный бог, герр паночек! — лепетал Гаврилка, часто крестясь и отвешивая поклоны.

Лихорадочный страх вышиб из сердца остатки жалости к дочке, единственная мысль пойманной куропаткой билась в мозгу: спасти себя.

— Это рази дочка? Батьку родного в петлю тянет. Господи упаси от таких детей!

— Ты! — Штубе ткнул пальцем в сторону Любы. — Говори.

Люба внимательно поглядела на Гаврилку, на минутку то ли жалость, то ли досада перекосила ее лицо, и щеки передернулись судорогой.

— Фашистский прислужник мне не отец! — сказала сухо — то ли всерьез, то ли спасая отца. — Таких мы на осинах вешаем!

Гаврилка заметил улыбку на лице коменданта и заторопился:

— Бачите, бачите, герр паночек, рази это дочка? Батьку — на осине…

— Вешаете на осин… — проговорил Штубе задумчиво и опять улыбнулся. — Ты, Павленко, завтра будешь вешать свой дочь! — Он сладко затянулся сигарой и весело поглядел на Курта.