Читать «МАЙЯ ГОРИНА» онлайн - страница 142

Пушкину отказано в погашении долга, но главное – он освободил себя от подачек и обязательств перед царём.

Третий документ – письмо Бенкендорфу – образец мистификации. Пушкин сообщает в нём о получении им самим анонимного письма («диплома»), и что он «считает, что это письмо написано Геккерном, и что поводом к этой низости было ухаживание за его женой (Н.Н.) Дантеса». Он высказал всё, что он думал, якобы, о последнем, а фактически – о Николае. Это письмо каждым словом обращено не к Бенкендорфу, а к царю.

Письмо до адресата не дошло, позже попало в III отделение, было засекречено, а подлинник обнаружился лишь через четверть века.

Четвёртый документ (был при Пушкине на дуэли) – преддуэльное письмо Геккерну, Оно общеизвестно. В нём важен абзац о том, что «случай…пришёлся весьма кстати, чтобы мне разделаться (с Дантесом – М.Г.): я получил анонимное письмо».

Главное – эти письма (анонимные) в тот момент были нужны ему одному и никому больше, потому что сложившийся расклад устраивал всех, кроме самого Пушкина!

Что сказал Пушкин царю во втором, последнем разговоре?

Н.Петраков полагает, что, поскольку царь не на шутку влюбился в Н.Н., скорее всего, оба были готовы идти до конца. Отсюда следует, что Пушкин жёстко высказал царю всё, что он думал по его поводу, и император попросту струсил. Местью за этот пережитый страх и стало прямое участие в убийстве, но сознание вины не оставляло Николая до смерти – это хорошо видно по его воспоминаниям об этом разговоре.

На книгу Н.Петракова профессиональными литераторами были написаны развёрнутые рецензии, разосланные в две газеты, но в обеих рецензии «зарубили», семинар с обсуждением книги в ИМЛИ был сорван, потому что «книга вредна».

Книги А.Лациса и А. Баркова замалчиваются, хотя их необходимо издавать массовыми тиражами, в них – правда! – так считает В.Козаровецкий.

В.К. спрашивает Н.П.: «Для кого вредна ваша книга?» Н.П.отвечает: «Получается, что для всей современной пушкинистики, которая трактует последний период жизни Пушкина так, будто он не был ни проницательным, ни умным человеком, что его легко было обмануть, и что он был игрушкой в руках царя и света (а значит не был гением?! – М.Г.). Да и вряд ли наши пушкинисты согласятся с моим выводом о том, что свободолюбивые помыслы Пушкина не простирались дальше свободы дворянства. Его идеалом был просвещённый абсолютизм, при котором монархия даёт человеку право быть личностью при условии, что эта личность не покушается на основы государственного строя. И в эту морально политическую ловушку он сам же и попал» (12).( Но так ли уж прав Н.Петраков? Ведь написал же Пушкин повесть о Пугачёве, покушавшемся на эти самые основы государственного строя, и показал своё уважение к этому человеку? – М.Г.).

Относительно «вредной» литературы хочется привести слова Евгения Замятина, написанные в 1923г,: «Справедливо рубят голову еретической, посягающей на догмы, литературе: эта литература – вредна...Но вредная литература полезнее полезной: потому что она – антиэнтропийна, она – средство борьбы с обызвествлением, склерозом, корой, мхом, покоем. Она утопична…она права через полтораста лет» (13).