Читать «Слой-2» онлайн - страница 180
Виктор Леонидович Строгальщиков
Звонил Гольдберг, редактор городской газеты «Тюменский курьер». В думском служебном пасьянсе Виктор Александрович отвечал еще и за связи с прессой; с Рафаэлем Соломоновичем уже давно был на «ты», но строго по имени-отчеству, а потому слегка удивился, когда настырно-вежливый редактор вдруг сказал ему:
– Витя, привет.
– Привет, Рафаэль, чему обязан?
Гольдберг объяснил, что они готовят в номер материал о Сергее Мартынушкине; уже получен официальный некролог, но хотелось бы напечатать рядом что-то неказённое, человеческое, от души.
– Ну и правильно, – сказал Слесаренко. – Давайте печатайте. Вам что, мой «одобрямс» требуется? Что это с тобой, Рафаэль Соломоныч? Раньше ты как-то без цензуры обходился.
– Дело не в цензуре, Виктор Александрович. – Голос редактора вдруг зазвучал вызывающе едко. – Дело в том, что нам нечего печатать.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Большинство известных в городе и области людей, к которым мы обратились с просьбой сказать несколько добрых слов в память о Сереже, под разными предлогами отказались это сделать.
– Не может быть, – сказал Слесаренко.
– Еще как может.
– Вы, наверное, не тем людям звонили.
– Самым что ни на есть тем. Назвать фамилии?
– Назови, конечно.
Когда редактор огласил список, Виктор Александрович даже не знал, что и сказать.
– М-да, как-то странно...
– Отнюдь не странно, – сказал Гольдберг. – Трусливо и подло.
– Ну, ты тоже не загибай лишнего. – Слесаренко уже догадывался, чем этот разговор закончится. – Могут же быть у людей разные обстоятельства.
– У тебя тоже будут эти «разные обстоятельства»?
– Не понял?
– Всё ты понял, Витя. Напишешь нам к утру хотя бы пол-страницы?
– Конечно, напишу. Или расскажу тебе на диктофон – сам знаешь, у меня рука на канцелярщине забита, нормальные слова писать разучился.
– А ты попробуй. Не получится – тогда наговоришь. Я утром позвоню и зайду. Договорились?
– Ладно, попробую.
– Э, нет, так не пойдет. Мы договорились?
– Договорились.
– Тогда до завтра.
– Дед, мультик кончился! – крикнул из комнаты внук. – Еще хочу! Дед! Ты где?
– Иду, иду! Дед уже бежит...
На душе было противно от услышанного, но Виктор Александрович уже понимал, что его фамилия продолжит этот гнусный список: ни писать, ни говорить он ничего не будет тоже, и всему виной та самая проклятая бумага. Потому что если напишет и скажет и это напечатают: какой был Сережа талантливый и умелый, как хорошо им работалось вместе, а это было правдой, бюджетные вопросы замыкались на Мартынушкине, – а потом всплывет бумага, и все подумают, что Сережа был в курсе, был в одной связи с Чернявским и Слесаренко, вместе проворачивали нечто хитроватое, и это будет еще большим предательством, чем завтрашний отказ Гольдбергу. Но ведь не объяснишь же это Соломоновичу! Решит, что просто струсил в зыбкой ситуации: вот если бы простой инфаркт...
– Да, слушаю, кто это? – сказал Виктор Александрович с раздражением.
– Извини, Витя, это снова я. Ты ничего не знаешь о реакции Рокецкого?