Читать «Тишь» онлайн - страница 45

— Какое там следствие! — воскликнул Максим Семеныч, — молчок и — все!..

…Восстановленный мир сразу внес простоту и приятную мягкость в общественную слободскую жизнь. Свобода вечерних и ночных прогулок по площади вернула слободу к культурным привычкам, оживила скучные будни. Мордальон превратился в милейшего и любезнейшего человека, совсем как бы забывшего о силе и значении власти, его облекающей. Лататухин присмирел. Сокрушенный деспотизм, по-видимому, легко расстался со старыми административными замашками, смирился, отмяк и готовно слился с обыденным благодушием. Смирился искренне, без коварства и замыслов против нового строя…

Раз только Мордальон прибег к старому приему действий — и то больше по соображениям упрочения восстановленного мира. Мишка Мутовкин, загулявши, устроил очередной скандал на улице, долго отчитывал Максима перед окнами его дома, потом попов и в заключение Мордальона и купечество. Лататухин уловил в потоке его красноречивой ругани и хулу на церковь Божию, уверял, что сам видел, как Мишка грозился кулаком на облупленные главы еланского храма и при этом пустил несколько крепких выражений. Мордальон составил протокол. По дружбе, сообщил Максиму Семенычу. Был уверен, что кроме удовольствия, приятелю это ничего не доставит: Мишка чаще всего конфузил именно его, Максима Семеныча, обладателя его законной половины, на потеху еланской публике. Но Максим Семеныч лишь поморщился:

— Охота вам с ним…

— Почему? Форменный же хулиган…

— Пьяный. А в трезвом виде — ничего себе малый.

Мордальон изумился этому незлобию.

— Во-первых, он вас постоянно конфузит… во-вторых, — хулиган… в-третьих, — как хотите, храм Божий… этого нельзя… И мне, в случай чего, — плутовски усмехнувшись, прибавил Мордальон, — может быть, на весы добродетели положат это… А ему что? Отсидит с удовольствием и — только…

По-прежнему старый сад Максима Семеныча служил местом объединения. Редкий вечер не собирались в беседке перекинуться в картишки, — было тепло, сухо, пахло яблоками и укропом и стояла мирная, долгая песня ночных кузнечиков. Было свободно, вольготно, не жарко, потому что сидели в рубахах. Выражались без стеснения, рассказывали, не оглядываясь по сторонам, рискованные истории, приятные и неприятные случаи, анекдоты с пряной приправой. По-прежнему, уже в начале каждого такого рассказа лицо Андрея Андреича наливалось смехом, краснело, пыжилось и, как только рассказчик доходил до заключительного момента, смех вырывался из него фонтаном, как пыль из сухого дождевика. По-старому, рассыпался горохом яичник Терентий Ильич, крутя и тряся головой; хлебал воздух, сморкаясь и кашляя, дьякон; хныкал Арвед Германыч в веселых местах, оскалив желтые зубы и сморщив лицо в странную гримасу; брунчал, как шерстобит, густым, коленчатым смехом Мордальон.

Острили и над ним, над его неукротимым пристрастием к брюнеткам и над недавним горестным приключением. Он не обижался, смеялся и сам. Кажется, о приключении слух разбежался очень скоро по стану, дошел и до уездного города. Болтышков съездил — узнать, чем пахнет, и вернулся успокоенный. Исправник — ничего. От жены влетело, но это дело — семейное и поправимое…