Читать «Роман с простатитом» онлайн - страница 70

– Когда это было? – с мрачной ненавистью спросил я.

– Очень давно, – рапорт новобранца.

Меня спас огненный ожог – охнув, я даже не посмел схватиться за палящую рану. Она кинулась, спасая, спасаться в ванную – нагота казалась уже будничной, банно-полинезийской. Загудели краны.

В полусвете торшера возникли обе – встревоженная пионерка и ядреная бабенка.

– Я тебе так верил, – горько укорил я пионерку. – Я уже собрался вывесить окровавленный белый флаг капитулировавшей невинности, а ты, оказывается, изменяла мне… надеюсь, только с мужем?

– Только, только, клянусь, хочешь, я во искупление буду тебе пятки лизать? Женщинам бы такие пяточки!..

Александры Блоки укоризненно смотрели со стен.

– Хватит, хватит, щекотно, унизься как-нибудь иначе!..

– Ха, унизься… Собаки же лижутся, а они лучше людей.

– Проще.

– Что тебе еще полизать, руководи. Дай я его погрею – бедненький, я не понимаю, как в тебе что-то может быть противно!

– А если бы… на нем была бородавка?

– Ну и что, наши соски – те же самые бородавки.

– Спасибо за подсказку… Кстати, у тебя слюнка очень вкусная – кисловатенькая такая!..

– Ф-фу! – пристыженно и счастливо.

– А если бы здесь была водянка – фиолетовая, на поллитра?

– Я бы только боялась что-нибудь повредить. Меня скорее могут раздражать запахи, звуки… Когда Ершов брался за яблоко, я уходила из комнаты.

– Но почему же все-таки принято этой штучкой брезговать?

– Ну, это как рабочий – сам красивый, но заляпанный. В ребенке же ничего не противно. И в себе. А ты сразу и я, и ребенок. И Он ребенок – смотри, какой неугомонный! Спать сейчас же!

– Тебя собственная собака не слушается, а ты вздумала… А за упоминание Ершова я тебя, пожалуй, изнасилую.

– Тебе же нельзя, что доктор Ершиков скажет?..

– Не вертись!

– Ишь как по-хозяйски.. б-больно!..

– Отлично, имитация дефлорации… Терпи, коза, думаешь, мне не больно? – Пушистый волдырь был мне как родной.

Я рычал от раскаленной ломоты и торжества, но заключительный ожог заставил меня целую минуту грызть собственное предплечье.

Оплодотворять кипятком – это еще более страстно, чем…

– Ванна! – вдруг охнула она.

Когда я доковылял следом, придерживая ошпаренные части, она, перевесившись, вытаскивала пробку, – кошмар, чуть не залили чужую… – я поспешил отвести глаза: я был еще не готов созерцать эти тайны, мудро сокрытые от смертных.

Ну разве не обидно, что и у богинь все такое же?

Она выпрямилась, увидела меня.

– Никак не могу привыкнуть, что ты такой красивый – и мне принадлежишь!

– Обалдеть – и меня можно назначить в красавцы…

– Красавец и красивый – это разные вещи. Я так бы хотела от тебя ребенка!

– Дети к любви не имеют… Ты еще не наелась детьми?

– А что – много было и радостного.

– Для меня все удовольствия в сравнении со страданиями – полные нули. Пена против чугуна.

– Зачем же ты мне тогда написал?

– Спасался от пытки. Вокруг удовольствий такие водить хороводы, как сейчас, – в голодный год играть хлебом в футбол.

Утром, в полдень, я долго и растроганно любовался через полуоткрытую дверь, как в одной коротенькой безрукавке, подрагивая, подобно умывающейся кошке, моя богиня чистила зубы, вглядываясь в невидимое зеркало. Взялась за расческу – волосы плескались тяжелой волной, прибоем. Я балдел от ее кошачьих повадок: когда она осторожно осматривала незнакомую сахарницу или телефон, явно ощущалось желание еще и обнюхать. И над подгорающими гренками она наклоняла голову, как любопытствующая кошка. Но меня покоробило, что снизу она теперь была в одних колготках – прелести ее просвечивали очень уж стандартно, как бандитские физиономии сквозь натянутый чулок.