Читать «Пушистые и когтистые компаньоны человека у Достоевского» онлайн - страница 13

Он — в записи от 5/17 ноября 1867 года — это, конечно же, Ф. М. Достоевский, находившийся в тот момент в швейцарском курортном городе Саксон ле Бэне, никогда не сулившем писателю-игроку ничего хорошего. Осень 1867 года — разгар его игорного безумия. В тот самый день, когда черная кошка привиделась Анне Григорьевне во сне, он пишет ей: «Ах, голубчик, не надо меня и пускать к рулетке! Как только прикоснулся — сердце замирает, руки-ноги дрожат и холодеют» (28/2; 234). Он обещает играть благоразумнейшим образом и с выигрыша непременно выслать денег. Но на следующий день происходит развязка: проиграны все деньги, заложены зимнее пальто и обручальное кольцо, вырученные за них деньги тоже брошены на рулетку. 6/18 ноября, как и предвидела жена, Ф.М. сообщит ей: «Аня, милая, бесценная моя, я всё проиграл, всё, всё!» (28/2; 235). И, конечно, попросит денег на дорогу. Не зря мяукала черная кошка из страшного сна — дурное предчувствие А. Г. Достоевской сбылось буквально и в точно ожидаемый срок.

6

…Как это ни прискорбно, но в человеке, даже самом смирном, живет бесчувственный потребитель, который не погнушается в ином случае пустить кошку на воротник. Такой именно случай представился смиреннейшему бедняку из «Петербургских сновидений»: «У него всего имения было только шинель, как у Акакия Акакиевича, с воротником из кошки, “которую, впрочем, всегда можно было принять за куницу”. Я даже подозреваю, что будь у него кошка, которую нельзя было принять за куницу, то он, может, и не решился б жениться, а еще подождал» (19; 70).

В Библии есть слова: «Не положу пред очами моими вещи непотребной» (Псалом 100: 3). Синонимом непотребства, безобразия, кощунства всегда считалось непогребенное тело умершей кошки, валяющееся где попало или подброшенное кому-то в злых целях. В «Бесах» некая убогая вдовица в числе прочих посетителей приходит к юродивому Семену Яковлевичу с жалобой на детей своих и долго стоит в ожидании благодати. При прошлом визите к юродивому ей велено было усладить сердце свое добротой и милостью, а только потом приходить жаловаться. Но не тут-то было — вдова ослушалась и взбунтовалась. «Да что ты, батюшка, — озлилась вдруг вдовица, — да они меня на аркане в огонь тащили, когда у Верхишиных загорелось. Они мне мертву кошку в укладку заперли, то-есть всякое-то бесчинство готовы» (10; 258).

С давних пор известны детские считалки-молчанки. «Ехали цыгане, кошку потеряли. / Кошка сдохла, хвост облез, / Кто промолвит, тот и съест. / А кто засмеется, / Тот ее крови напьется». Очевидно, однако, что в невинной на первый взгляд считалке-молчанке содержится страшилка, угроза, запрет на действие. Дохлая и непогребенная кошка должна вызывать ужас, отвращение, как впрочем, и любое мертвое тело, не преданное земле. Достоевский пользуется сравнением-страшилкой, подчеркивая самую высокую степень безобразия и непотребства. «Что было под подошвами, — рассказывает о своих невзгодах убогий мытарь Родиоша из «Текущей жизни», — и с частью собственных подошв, — всё осталось на шоссе; рубашка на мне — это была не рубашка, а какая-то дохлая кошка. Перемениться нечем» (27; 171).