Читать «О солнце, цветах и любви» онлайн

Виктор Борисович Шкловский

Annotation

« Я дал ему деньги, он купил все цветы во всех оранжереях. Клянусь, что земля всех оранжерей в Тифлисе сейчас черна. Пусть цветы никогда не вырастут на моей могиле, если есть цветы сейчас в Тифлисе. Он собрал всех амбалов, и все цветы были снесены в Банный переулок. Он заставил комнату певицы, коридор, кухню, балконы, усыпал розами лестницу и заставил переулок. »

Виктор Борисович Шкловский

Примечания

notes

1

Виктор Борисович Шкловский

О солнце, цветах и любви

(Это вымысел, а не воспоминание)

Электрические лампы горели над ненужными уже афишами: все билеты были проданы.

Из дверей вышел красивый человек: высокий черный цилиндр, черная трость в руке, яркое желтое кашне, и на лице брови, как будто нарисованные.

Около дверей театра было пусто: там, в театре, диспут еще продолжался.

Человек в цилиндре посмотрел на знакомый Головинский проспект.

Март месяц. Уже тепло, но деревья еще голы.

Освещены окна ресторана «Ориант»; в свете окон ресторана продавцы торгуют фиалками.

Чистильщики сапог, сидя перед красными креслами, стучат щетками по ящикам; над креслами балдахины с фестонами.

Чистят здесь сапоги так, как будто зажигают иллюминацию.

Под горою, подняв купола, украшенные черными и белыми шашками, стоял собор. Еще дальше на гору медленно, как дворник с вязанкой дров по черной лестнице, лез, мимо церкви с граненой главкой, маленький вагончик фуникулера.

Человек в цилиндре шел широкой походкой.

Из подворотен пахло жареными каштанами. Около лотков горели керосиновые лампы.

По улице гуляли, шумели, блестели улыбками, ботинками, платьями, мундирами.

Проезжали фаэтоны, запряженные парами в масть подобранных лошадей. Извозчики в армяках с яркими пуговицами и в маленьких цилиндрах правили лошадьми с такой торжественностью, какой в Москве Аполлон правит четверкой лошадей на фронтоне Большого театра, и тоже блестели.

Горело желтым светом электричество.

Город был зажат в ладони гор; между ладонями бежала Кура.

Старая крепость Нарикала с башнями, похожими на перья, соколом прицепилась к верху скалы.

У караван-сарая – Эриванская площадь, знакомые часы над Думой. Знакомые сквозные трамваи идут к фуникулеру.

Внизу, в подвалах, входы духанов.

Оттуда негромкая песня.

Он спустился.

Духан был весь расписан портретами, рисунками. Шекспир рядом с царем Давидом написан на стенке и смотрит на Пушкина. Руставели рядом с Грибоедовым. Девушка в розовом платье протянула руку, к руке прицепился голубой какаду с подшибленным крылом. Сзади раковина открытой сцены.

За длинным столом в глубине духана сидели люди. В духане горели лампы.

Но пир шел большой: в эту ночь на стол поставили еще свечи.

Бычьи лопатки, хорошо сваренные, лежали в облаках пара на больших блюдах, рядом с шашлыками на шампурах, пестрели гранаты, яблоки, индюшка и поросенок, покрытый яичным желтком и обжаренный, и тарелки с темно-зелеными пахучими травами.

Все это повторялось на стенах росписью.

За столом сидели мужчины в блузах, в чохах – черных, каштановых, с серебряными и черными поясами, в пиджаках.

Был пир на полупире. Все говорили спокойно, наслаждаясь, что ночь еще длинна, и тем, что это уже не первая ночь великого пира.