Читать «Полное собрание сочинений. Том 1» онлайн - страница 160
Толстой Л.Н.
Судя по разсказамъ Натальи Савишны и по первой части письма, мн кажется, что ее ужасала мысль, что она будетъ причиною горести для людей, которыхъ она такъ любила; внутреннiй же голосъ предчувствія не переставалъ говорить ей объ ужасномъ будущемъ. Она старалась подавить этотъ голосъ постоянной дятельностью, старалась не врить ему, однако врила, потому что старалась скрывать. Люди добродтельные не умютъ скрывать своихъ чувствъ; ежели они хотятъ лицемерить, то длаютъ слишкомъ неестественно. Въ первой половин письма видно желаніе показать совершенное душевное спокойствіе, когда она говоритъ о Максим, объ belle Flamande и т. д., но зато въ иныхъ мстахъ, гд она говоритъ о примчаніи Натальи Савишны, проситъ отца общаться
*№ 30 (II ред.).
Maman была очень религіозна, но въ двухъ случаяхъ чувство ея не сходилось съ ученіемъ вры, и эти несогласія всегда были для нея упрекомъ. Она не могла врить, что со смертью душа перестаетъ любить тхъ, кого любила, и не врила въ вчныя мученья ада. «Вчныя мученья, говорила она, упирая на слово «вчныя» и растягивая его съ ужасомъ и горемъ: этого не можетъ быть». Одно изъ этихъ сомнній она выразила въ письм своемъ. Предчувствуя смерть, она разршила его и убдилась въ томъ, что не умираютъ чувства. Другое сомнніе, ежели было можно, я думаю, простится ей.
Что вторая часть письма была написана по-Французски, можетъ показаться страннымъ, но надо вспомнить воспитаніе, которое давали двушкамъ въ начал ныншняго вка. Притомъ у всякаго, который говоритъ одинаково хорошо на 2-хъ или нсколькихъ языкахъ, есть привычка въ извстномъ дух и нкоторыя вещи говорить и даже думать на одномъ язык, a другія на другомъ.
*№ 31 (II ред.).
Глава 25-я. Нкоторыя подробности.
Maman уже не было, а жизнь наша шла тмъ же чередомъ — ложились мы спать въ т же часы и въ тхъ же комнатахъ; въ т же часы вставали; утренній, вечерній чай, обдъ, ужинъ — все было въ обыкновенное время, все стояло на тхъ же мстахъ, только ея не было. Я думалъ, что посл такого несчастія, все должно перемниться, и обыкновенная наша жизнь казалась мн оскорбленіемъ ея памяти. Первыя дни я старался перемнить свой образъ жизни; я говорилъ, что не хочу обдать, и потомъ надался въ буфет не въ урочный часъ. Когда пили чай, я уносилъ чашку въ офиціянтскую комнату, въ которой никогда не пили чаю. Спать въ старыхъ нашихъ комнатахъ, наверху, мн тоже было ужасно грустно, я почти не спалъ и, наконецъ, попросилъ позволенья перейти внизъ.