Читать «С глазами синими, как лед...» онлайн - страница 2
Сергей Валериевич Легеза
И только я вошел в кабинет, как появился Томми. Появился и замер. Даже рот раскрыл, как мне показалось. Наверное, никогда ничего похожего на папин кабинет не видел. То есть это я тогда так подумал. Потом-то ясно стало, что он просто оружия испугался — он, Томми, вообще сталь и железо недолюбливает. А у папы — две стены им завешаны.
И вот Томми появился и замер. Рот раскрыт, курточка зеленая измята, ноги босые. Постоял, огляделся исподлобья, потом примерился — и хвать за один из мечей. Папа потом говорил, что меч этот не из стали, а из бронзы; старые люди только такими и сражались. Я, конечно, сказал Томми, чтобы он оружие не трогал. Только он внимания как будто и не обратил. Стоит: глаза выкатил, волосы рыжие встопорщены, в руках меч. А потом что-то такое он сказал… Вроде как и на нашем языке, а непонятно. Я еще спросил: что, мол, говоришь? А Томми развернулся и, ни слова не ответив, прыгнул через всю комнату в угол. Там как раз те самые доспехи и стояли: будто человек у стены примостился. Томми к ним как подскочит — и мечом по шлему. Доспехи ка-ак звякнули! Шлем раскололся, панцирь с веревочек сорвало и об пол шмякнуло. А Томми — сразу пропал. Я меч подобрал, смотрю на доспехи, а тут двери открываются, и на пороге папа с мамой.
Я им, конечно, все честно рассказал: что это не я, а Томми сделал. Ударил мечом и опять исчез. Только мама с папой мне, кажется, не поверили. Папа и вообще сказал, что лгать грешно и что все лжецы в аду лижут раскаленные сковородки, но я понял, что он меня просто пугает. Потому что папа, думаю, в боженьку не верит. Мама верит, а папа — нет. Они с мамой иногда даже спорят об этом. Папа тогда обижается и запирается надолго у себя в кабинете. А мама сажает меня рядышком и рассказывает что-нибудь интересное и поучительное. Иногда о том, как они с папой путешествовали в молодости, — о Европе рассказывает, о Трансильвании. Это страна такая неподалеку от турков. Правда, о Трансильвании мама всего раз или два рассказывала, да и то — очень быстро замолкала. Сидит и молчит. Смотрит только вдаль, словно вспоминает что-то. Далекое и необычное. А папа вообще о Трансильвании ни разу не говорил. Я его однажды спросил даже — что это за страна такая, о которой мама говорила. А он ничего не ответил, только побледнел и сразу в кабинет ушел. Переживал, наверное, очень.
Вот и когда я им о Томми рассказал, а папа мне о сковородках в аду напомнил, они потом, вечером, долго разговаривали. Я даже подумал сначала, что ссорятся. Они у меня нечасто ссорятся. Думаю, они друг друга слишком любят, чтобы ругаться. Мама к тому же говорит, что воспитанные люди стараются не проявлять дурных чувств. Но не знаю: когда, например, Томми сердится — мне всегда видно. Хотя, может, Томми не воспитанный? У него, может, и родителей вовсе нету. Это трудно, наверное, жить без родителей. Я бы не смог, точно. Как только Томми не скучает по маме с папой? Я, например, очень бы скучал. Вот и когда они разговаривали, а я думал — ссорятся, мне стало не по себе. Словно бы я остался совсем-совсем один на целом свете.