Читать «Кандалы» онлайн - страница 279

Что смогу — то и теперь буду делать: вернули нам мельницу, вернули сад, может и землицу ого́реваем. Сельское хозяйство — это самое великое, самое святое дело изо всех человеческих дел, будем его совершенствовать… Жизнь народа нашего тяжела и трудна; не забывайте о нем, не отдаляйтесь от него, не раздражайте народ против себя, вникайте в его положение, отзывайтесь на нужду и горе его! Тогда и не будете одиноки, и многое простится вам!

…Федор слушал хмуро. Он считал бесполезным возражать или спорить с отцом: каким он был, таким и остался до преклонных лет. Федор помнил, что отец и прежде проговаривался о своем тайном сектантстве, связывавшем его с поволжскими купцами-сектантами. Потому они его и поддерживали: Шехобалов тоже был членом тайной секты, преследуемой правительством. Может быть, оттуда и шли своеобразные воззрения Трофима.

— Вы, папаша, человек древнего благочестия! — сказал Федор, усмехаясь, когда отец как будто кончил свою речь. — Ваша жизнь уложилась в век минувший, а мне приходится укладываться в нынешний. Ведь было дело — обобрал вас близкий друг, но от этого ваши взгляды нисколько не изменились. У вас завидная вера в порядочность людей, тогда как я от этих людей хлебнул с юности столько горечи, что на мой век хватит. Я очень уважаю вас за вашу стойкость, но не могу быть таким, как вы, да и нету теперь таких людей, а может быть и прежде не было. С меня довольно того, что я испытал и видел. Как ни хорош наш народ, но попадись в мои руки капитал — ни в грош я этому народу не поверю и ни гроша ему не дам!

Трофим Яковлич вдруг запрокинул бороду и неожиданно закатился веселым, заливчатым, хитроватым смехом. Наконец, махнул рукой и, вытирая выступившие слезы, сказал:

— Ах, Федю́шка, насмешил ты меня, давно так не смеялся!.. А вот ты и не прав! — и он слегка пристукнул кулаком по столу, — и это я тебе нынче же на моем примере докажу!

Он придвинулся ближе к сыну, наклонился, расстелив бороду по столу, и продолжал, понизив голос:

— Вчерась без тебя — ты на мельнице был — приходили ко мне мужики наши кандалинские — с раскольничего конца: сорок дворов остались без ссуды семенной. Не нынче-завтра сеять пора, а семян нет — беда, раззор, голод будет! Просят: дойди до Шехобаловой конторы, магазея-то в двух шагах от тебя — поручись за нас на сорок возов пшеницы! обмолотим — отдадим! А я им отвечаю, как вот ты же сейчас мне ответил: было дело, поручался я за людей всеми своими потрохами и пострадал за это, так чего же вы хотите? Чтобы опять я, неуспевши верхом на бревне от берега отплыть, перевернулся вверх лаптями онучи сушить? Какая у меня может быть уверенность в вас? А они мне: Трофим Яковлич! Век свой знам тебя! Ты один у нас остался радетель, нет у нас больше никого, кто бы мог за нас заступиться! Да и как это не отдадим? Нам же будет срам на всю округу и голый убыток: потеряем тебя навсегда! Да пополам и разорвемся, в случае неурожая себя без хлеба оставим, а тебе отдадим!