Читать «Кандалы» онлайн - страница 250
Скиталец
По лицу кандалинского доктора текла кровь. Он почти висел на вытянутых руках, мертвенно-бледный, с удивлением в голубых глазах — таких хороших и чистых. Этот человек, которого многие из толпы знали еще ребенком, «свой» и любимый ими до этого несчастного дня, — казался им теперь предателем, переметнувшимся от них к заклятым врагам.
— Нечего жалеть таких!.. Нужно скорее покончить с ним. — Третий новобранец молча схватил Вукола за горло и занес над ним страшный удар.
— Што делаете! — с надрывом закричал срывающийся, неестественный, задыхающийся голос: — Пошто убиваете?
Ужас кричал этим голосом.
Расталкивая толпу, из задних рядов выбежал земский ямщик Степан Романев, огромный, неуклюжий, с бледным лицом. С необыкновенной силой отшвырнул он новобранца и закрыл собою доктора.
— Што делаете? — повторил Степан. — Може, человек-то и неповинен? Забыли, какой он был? Што делал для нас всех?
От волнения мужик трясся всем телом.
Вся накипевшая злоба, гнев и ярость толпы внезапно опрокинулись на него. Началась драка.
— Бей Степку, барского прихвостня! Он — за них!
— Он тоже говорил — не надо царя! Бей, ребята!
— Смуту делают! Поножовщины хотят!
— А царь, може, землю у них отберет — для нас!
— Вукол давно сам барином стал! За них и стоит, дарма, что сам из мужиков! В бусурманской одеже пришел — бусурман и есть!
— Вздуть Степку!
Но вздуть великана было нелегко: он отбрасывал всех, как затравленный медведь. Наконец, его свалили, уволокли в сторонку и долго били лежачего.
Первый порыв гнева, случайно излившись, несколько облегчил толпу. Вукол пришел в себя.
— За что бьете? — с горечью спросил он. Губы его дергались.
Толпа подняла неистовый крик, оглушая самое себя. Сначала в общем шуме ничего нельзя было разобрать, но потом Вукол уловил отдельные обвинения:
— Зачем манифест подложный читал?
— Зачем попа обманул?
— Зачем с Челяком якшался?
— Против бога и царя идете?
— Какая-такая свобода и почему для вас одних?
— Бить вас всех надо!
Новобранцы снова двинулись к Вуколу.
Их остановили криком:
— Погодите, ребята! Пущай оправдается! Ведь здешний он, тутошний, нашего села крестьянин!.. ученым сделался, дохтором нашим стал! Ничего худого за ним не было, любили его!
— Знамо, любили, а он…
— Хорошим был, за хорошего считали, как и отца его!..
— Ну, до отца-то далеко ему, отец-то страдал за нас, а этот коли до дела дошло — переметнулся!
— Оправдайся, Вукол! Ведь все мы знам тебя с робячьих лет!
Вукол начал «оправдываться».
Задыхаясь от пережитого потрясения, избитый, окровавленный, он говорил отрывистыми фразами, громким неровным голосом. Говорил о царе и манифесте, о свободе. Доказывал, что они обмануты презренным, продажным человеком, подосланным погромщиками-черносотенцами под руководством полиции…
Его речь не возымела никакого действия. То, что он утверждал, — не проникало в мозг упорной, недоверчивой толпы. Она не вслушивалась в его доказательства, почти не понимала слов, заранее решив, что доктор из крестьян их села, а также и все остальные «скубенты» и интеллигенты изменили ей: в «изменниках» заговорил «свой» барский интерес городских людей, служащих тем, кто им больше заплатит. Но Вукола, односельца своего, она все же считала лучшим из них, до этих пор хорошим и честным человеком. Мужики допускали, что именно таким он был и хотел быть, но, когда дело дошло до настоящей мужичьей свободы, коснулось земли — не устоял и он, изменил народу, потому что от большого ученья перестал быть мужиком — в господа вышел, под господскую дудку и пляшет…