Читать «Кандалы» онлайн - страница 226
Скиталец
Посылайте же на ваш крестьянский съезд не подставное лицо, не интеллигента, не учителя, не фельдшера или врача — их все равно забракуют, — а самого настоящего степенного середняка, без революционной репутации, но, конечно, такого, который не побоится сказать правды!
Вукол замолчал. Несколько секунд молчало собрание и вдруг разразилось долгими рукоплесканиями, возгласами, криками:
— Спасибо, Вукоша! Хорошо сказал!
— Тебя бы и послать, кабы можно было?
— Всю душу нам разворотил…
Многие подходили пожать руку бывшему другу детства.
— Эх, Вукол! — с чувством сказал Лёска, вытирая глаза изуродованной рукой, — а помнишь, как мы стогно сожгли? Как ты про Троянску войну рассказывал? Умер ведь брат мой Степан, главный-то поджигатель. На войне убит!
— Он и сам хороший зажигатель! — перебил, улыбаясь, Аляпа.
Лаврентий сидел, опустив голову, словно все еще слушал речь племяша.
— Итак, — кого же послать? — после некоторого молчания спросил Солдатов, привычно руководивший собранием. — Из молодых трезвенников не пропустят: скажут — революционер!
— Кого-нибудь постарше надо!
— Такого, кого еще не знают в волости!
— И чтобы с виду смирный был!
— Выходит — Лаврентия и пошлем!
Лавр медленно поднял голову.
— Верно! — поезжай-ка с богом!
— Лавруша, потрудись!
— Правильно! Мужик серьезный, дельный!
— Сойдет за преданного начальству!
— Поезжай, Лаврентий!
Общий говор возрастал:
— Лаврентия!
Он молча встал. Сказал спокойно, просто:
— Хорошо! Я поеду. А наказ прошу такой: вся земля — народу!
Все весело загалдели:
— Спасибо!
— Молодец, Лавруша!
— Надеемся на тебя! Зря слова не скажешь!
Так попал Лаврентий на крестьянский «банкет» делегатом от деревни Займище.
Смеркалось. Чуть-чуть падал первый снег-пороша. В избах зажигались огоньки. За селом с тихой степной станции только что отошел поезд, пыхтя и выбрасывая клубы черного дыма. Когда он скрылся в ложбине и железные звуки его колес замерли в воздухе — установилась опять тишина вечернего деревенского поля.
Избы села Кандалы, богатого когда-то, словно ушли в землю, покосились, измельчали, смотрели растерянно, уныло. Кое-где в обмазанных красной глиной — как бы заплаканных — окнах тускло мигали огоньки, и смотрела оттуда угрюмая бедность.
На широкой песчаной площади стояла большая красная кирпичная церковь, площадь стала больше, и дома кругом почти все изменились, за исключением волостного правления. Рядом, на месте старой министерской школы, возвышался двухэтажный каменный дом с вывеской, над которой водружен был большой золоченый крест. По другую сторону виднелись недавней постройки бревенчатые здания двух школ — мужской и женской — и длинное приземистое здание больницы.
На углу стоял посеревший дом Челяка, а через площадь, на другом углу — шатровый, под зеленой кровлей, зажиточный дом Оферова Алексея.
Дом был освещен ярче, чем мужицкие избы. Даже с улицы был виден в большие окна парадный зал с двумя высокими трактирными трюмо и венскими стульями, расставленными в скучном однообразии вдоль стен, оклеенных шпалерами. В доме царствовали чистота, тишина и скука.