Читать «Кандалы» онлайн - страница 212

Клим не видел певца, слышал только голос, но тотчас же ясно представил себе и короля и простолюдина-портного — кривоногого от вечной работы с поджатыми под себя ногами на своем портняжном столе.

— Блохе — кафтан? — удивился портной, и вдруг прорвало его простонародным смехом: Блохе! Ха-ха-ха-ха!.. Блохе — кафтан? — Смех был такой естественный, неудержимый… Струны весело вторили смеху.

Но уже торжественной волной хлынуло:

… Вот в золото и бархат

Блоха наряжена,

И полная свобода

Ей при дворе дана!

Да это же не блоха больше — придворная персона!

Опять тот же смех, но не смех портного! Смеется кто-то другой, с оттенком негодования и грусти, как бы качая головой. — Блохе? Ха-ха-ха-ха!

Король ей сан министра

И с ним звезду дает!..

Кричит негодующий голос:

…Пошли все блохи в ход!

По струнам пробежала тревога:

И самой королеве

И фрейлинам ее

От блох не стало мочи,

Не стало и житья!

— Ага!.. — злорадно смеется голос.

И тронуть-то боятся,

Не то — чтобы их бить!

А мы — кто стал кусаться —

Давай его — душить!

Последнее слово прозвучало грозно и мощно: совсем не до смеха стало. Как бы вдалеке замирает хохот, подобный отдаленному грому: король, осмеянный народом, — больше не король.

Долго гремели аплодисменты, смешанные с разноголосыми криками нескольких тысяч людей, требуя продолжения грозных песен. Несколько раз бисировал Жигулев. Наконец, оба они, певец и музыкант, взявшись за руки, вбежали в артистическую, возбужденные успехом. Грохот аплодисментов долго не затихал.

— Ваш черед! — сказал «граф» известному поэту.

— После Жигулева меня никто не станет слушать! — возразил он. — Вы слышите — в каком буйном настроении шесть тысяч человек? — И, пожав плечами, добавил: — Я боюсь! Не хотите ли вы? — обратился он к Бушуеву.

— Отчего же! — согласился Клим. — Я никому не известен, чтец — никакой! С меня много не спросится!

— Коли так — выходи! — решил «граф». — Во весь голос читай! Переполнено, на колоннах висят! Смелей!

Темная аскетическая фигура исчезла за портьерой.

Выход неизвестного поэта не был встречен аплодисментами. Публика не знала Бушуева.

В артистической тоже никто не обратил внимания на это мелкое выступление. Все разговаривали. С эстрады глухо доносился взволнованный, страстный голос: Клим начал.

И вдруг случилось что-то необыкновенное: словно страшная тяжесть с грохотом упала с потолка и рассыпалась в партере. Казалось, дрогнули стены не только от небывалых аплодисментов, но и от топота ног, от рева, стука и гула толпы. Люстру в комнате кто-то погасил, осталось только несколько рожков на стенах.

Началось смятение.

В артистическую вбежал побледневший «граф». Его окружили, жадно расспрашивали.

— Публика сорвалась с мест и хлынула к эстраде: вы понимаете, какая давка получилась? В зал вошел наряд полиции, вечер закрыт!

В комнату вошли пристав и несколько полицейских.

Пристав, бравый, корректный, вышколенный, в белых перчатках, подошел к «графу», козырнул.