Читать «Содержание» онлайн - страница 76

способна выдержать более интенсивное общение – такого

невероятного напряжения оно мне стоило.

* * *

Однажды я принесла слайды своих картин. Среди них был

портрет Д. Шостаковича («Лики Шостаковича», 1986).

Поговорили о портрете, а затем переключились на самого

Дмитрия Дмитриевича. Александр Лазаревич вспомнил

незначительный эпизод, случившийся в Доме композиторов в

Москве. Шостакович уже был болен, врачи потребовали, чтобы

он отказался от курения, это давалось ему непросто, и Ирина

Антоновна, сопровождавшая его повсюду, следила за тем, чтобы

предписание не было нарушено.

Александр Лазаревич сказал, что как раз курил, стоя на

лестничной площадке, когда к нему подошел Шостакович и

торопливо, оглядываясь, попросил дать затянуться. Из этого

ничего не вышло – Ирина Антоновна успела вовремя.

Александр Лазаревич давно и сам не курил, конечно. Кофе тоже

был под строгим запретом. Когда он услышал, что у меня те же

вкусы, что были прежде у него, он настоял на том, чтобы

собственноручно приготовить мне порцию кофе в блестящем

кофейнике, когда-то специально привезенном для него из-за

границы. Он сказал, что обязательно должен приготовить кофе

сам, это отчасти заменит ему удовольствие от напитка, который

был ему теперь недоступен.

* * *

Он старался следить за тем, что происходит без него в

музыкальном, композиторском мире. К этому времени я уже

определила круг своих музыкальных контактов в Москве и

бывала неплохо осведомлена о некоторых событиях,

представлявших интерес. Среди знакомых появились

исполнители, композиторы, скрипичные мастера. Я старалась как

можно чаще пользоваться возможностью присутствовать на

концертах и репетициях Квартета им. Бородина, тогда же

прослушала несколько концертов композиторского фестиваля

«Московская осень» и впервые попала на «Декабрьские вечера» в

Пушкинский музей.

Действительно, с Александром Лазаревичем мы больше всего

говорили о музыке. Он очень внимательно выслушивал мои

подробные отчеты, интересовался деталями, реагировал

неожиданно темпераментно, иногда болезненно остро. Как-то я

застала его слушающим по радио трансляцию одного из

фестивальных концертов. Исполнялось сочинение А. Шнитке. Я

впервые увидела Александра Лазаревича в состоянии крайнего

раздражения и досады. Не помню, что именно его задело, но что-

то в этой музыке оскорбляло его, в нем вдруг проснулась гордая

агрессивность, сознание своего права на категоричность оценки.

* * *

Между тем, дождавшись, когда он немного окреп, мы устроили

наш единственный портретный сеанс. Нужен был хотя бы

минимальный материал, сделанный с натуры, а сам портрет я

собиралась писать там, где временно остановилась.

Александр Лазаревич немножко нервничал. Он сомневался, что

правильно одет и хорошо причесан. На нем была рубашка, а

сверху теплая шерстяная кофта. Отросшие пряди легких белых

волос колыхались вокруг головы, словно тонкие перья. Я

заверила, что все прекрасно. Он был таким, каким мог быть

только он - это все, что было нужно.

Сеанс проходил в его комнате. Я усадила его на середину, против

окна. Мы почти не разговаривали. Постепенно он перестал