Читать «Бранденбургские изыскания» онлайн - страница 17

Но все это было лишь началом. Главное было впереди: библиотека. Иной библиофил при виде ее немел от зависти. Но не Пётч. Он охмелел от счастья. Никогда он не играл так хорошо свою роль, потому что начисто о ней забыл.

После краткого осмотра всего фонда в целом Менцель подвел его к святыне: к первоизданиям периода с 1789 по 1815 год. Здесь были редкие, никогда больше не публиковавшиеся книги таких историографов, как Бюлов, Массенбах, некоторых философов, много журналов, мемуарная литература, Гёте, Шиллер, Форстер, Рихтер, Клейст и Кернер, оба Шлегеля, Тик — длинные ряды книг и, наконец, — Пётч затрепетал от благоговения — Макс фон Шведенов: «Бар-фус», «Эмиль», «Союз мира» в переплетах того времени, журналы с «Историей коалиционных походов», публиковавшейся в нескольких номерах. Пётч не знал, что сначала взять в руки.

Собирать произведения Шведенова — это было не хобби для его исследователя, а необходимостью, ибо только два романа (единственные, которыми владел Пётч) были переизданы на рубеже веков Францем Робертом. Остальные Пётч мог читать только в читальном зале государственной библиотеки. Это надо иметь в виду, чтобы понять, почему он, сидя на ступеньке лестницы, листал книгу и выглядел как человек, достигший наконец своей цели.

Но у Менцеля были твердые планы. «Вниз, в преисподнюю!» — скомандовал он, поглядев на часы, и, видя, что Пётч не в силах оторваться, добавил завлекающе, что там он найдет еще больше книг М. Ш.

Подразумевался при этом погреб, которым профессор, по его словам, владел столь же безраздельно, как Аид подземным царством. Элизиум, то есть финская баня, был удостоен лишь одного взгляда, затем путь вел мимо котельной к дощатой двери, которую Менцель открыл со словами: «Вы вступаете в тартар». Здесь был его рабочий кабинет — помещение без окон, с побеленными стенами, скудно обставленное: длинный стол с пишущей машинкой, магнитофон, стопки бумаги и книг, стул, табуретка, полки с книгами, тетрадями, папками — вот и все. Ценность помещения состояла в его тишине, изолированности.

Едва они сели, как пришла фрау Шписбрух, молча сервировала кофе; вид у нее был такой, словно с первого же дня ей было запрещено открывать рот в этом помещении. Менцель опять посмотрел на часы и сказал: остался всего час, потом придет машина, чтобы везти его в телестудию. Предстояло еще многое обговорить — пункты первый, второй, третий, четвертый, которые он так четко изложил, что его речь можно было бы назвать готовой к печати, будь такое определение уместно, если учесть содержание, которое хотя и касалось общественности, но для нее не предназначалось. Рассуждения Менделя носили на себе незримый гриф «Совершенно секретно!», а Пётч при всей своей взволнованности полностью осознавал, какая честь ему выпала. Он столь же мало замечал жесткость табуретки, как и вынужденное молчание, позволявшее ему лишь время от времени вставлять свои «да».