Читать «В старой Африке» онлайн - страница 4

Большой и спокойный ванЭгмонд уже направлялся к двери, а маленький Ла Гардиа все еще возбужденно кричал ему вслед:

— Перчика! Черт побери, не жалейте перчика!

Жаркий и пыльный вечер. Сад Тюильри. Сквозь дым и чад над Сеной устало повисла никому здесь не нужная рябая луна, закрылись киоски с мороженым, уехал на тележке балаганчик с кукольной сценой, и разбрелись по домам мамы и дети, влюблённые в темных уголках сада прильнули друг к другу и уплыли в сладкое небытие под трели шалопая-соловья, залетевшего в центр города явно по ошибке, а высокий человек сидел на дальней скамейке и думал о жизни. В душном автомобильном чаду парижской ночи он творил над собою пристрастный суд, точно руками ощупывал все пережитое. И вдруг ему вспомнилось море…

Если наклониться к пароходным перилам, положить голову на руки и глядеть через борт на воду, то откроется полная внутреннего значения картина рождения и гибели волн.

Вот впереди из-под острого корабельного носа поднимается юная волна. В избытке сил она встает на дыбы и яростно бьет в спину другую, стараясь подмять ее под себя, спеша занять чужое место. Смотрите, она уже проплывает мимо, гордая и могучая, самая высокая и самая сильная! Но следите дальше, понаблюдайте до конца: сзади ее догоняет новая волна, более свежая, молодая и пробойная… Они сшибаются в остервенелом борении… Яростно летят вверх сверкающие на солнце брызги. Какое великолепие! Какой порыв! Но в этом взлете растрачены силы, бурного движения уже нет. Позади вьется только хвост пены, сначала игривой и белоснежной, потом вялой и серой. Наконец ничего не остается, кроме пузырей, лениво покачивающихся на мелкой ряби.

Отец Гайсберта был настоящим голландцем— долговязым и широкоплечим, с длинным красным носом и черными лохматыми бровями. Иными словами, достойным представителем рода, в котором вот уже сотни лет все парни становятся моряками, а девушки — женами и матерями моряков. Родился Карел ванЭгмонд именно так, как полагается: в открытом океане, в свирепую бурю. Бабушка возвращалась из Суринама, сроки были вычислены правильно, но мощный вал так тряхнул судно, что бедная женщина слетела с койки на пол и ребенок появился на свет несколько преждевременно. С тех пор всю жизнь отец спешил, покачивался и шумел, и сын помнил его как олицетворение безудержного порыва и необузданной силы. Попросту говоря, Карел ванЭгмонд был буяном и пьяницей.

Их квартира в Амстердаме была образцом голландского уюта и мира. Мать коротала время вязанием кружев, сын рисовал или водил по полу кораблики. Но раз в месяц, а то и реже с улицы раздавался гром ударов — кто-то колотил морскими сапогами в дубовую дверь. Мать бледнела, быстро крестилась и, шепча молитву, просовывала в окно (спальня помещалась на четвертом этаже) длинный шест с косо насаженным зеркалом; такие шесты с зеркалами уже торчали из окон соседей. Во всех стёклах отражалось одно и то же — кирпичный тротуар, который хозяйки по субботам моют здесь щетками и мылом, и нескладная долговязая фигура моряка, само собой разумеется, сильно выпившего. Мать дергала проволоку протянутую вдоль лестницы вниз к входной двери, в передней появлялся сначала длинный красный нос, затем брови-щетки и, наконец, сам геерсхиппер (господин шкипер) с двумя сундучками: большим — с подарками для жены и сына и маленьким — с книгами и скудными пожитками.