Читать «Реконструкция» онлайн - страница 55

Антон Секисов

Родители, а точнее мама и какой-то низенький азиатский мужчина с медной лысиной и очень кривыми ногами, наверно, отчим Славы, не выглядели удручёнными. Мать только повторяла одно: «Мы знали, что он умрёт рано. Мы это хорошо знали», — как будто оправдываясь за свой спокойный вид. Она удивительно походила на Славу — те же наглые желтовато-карие глаза, вздёрнутый нос и губы, да совершенно всё, и даже точечки после тяжело перенесённой оспы на румяных щеках.

Пришли проститься совсем ещё девочки, судя по виду, из старших классов. Все как одна в чёрных узких джинсах, и я невольно поглядывал на их плоские попы время от времени.

Для мамы и азиатского отчима, получается, он давно отчасти умер, а вот остальные, судя по виду, совершенно не верили, что такой жовиальный, весёлый, яростный человек мог оказаться мёртвым. Я вспомнил, как видел Славу в последний раз, — в поту, полуголого, с болтом в зубах, горячо поносившим «Икею». Такой человек не мог не жить вечно. Наверно, поэтому траура не наблюдалось, люди как будто пришли на неинтересную экскурсию. Может, дело было ещё в обстановке, совершенно не траурной, а какой-то тренинговой. Никто не смотрел на обыкновенный гроб, стоявший у стенки.

Женщина в красной блузе громким и ровном голосом объяснила, что смерть Славы — это большая потеря, и что память о нём будет жить. Она предложила почтить Славу минутой молчания. В процессе молчания один человек из толпы громко дышал. И тут мать начала тихонько плакать, прижавшись к плечу азиатского мужчины.

Я смотрел на изящную урну с фазанами, в которой будет храниться прах. Фазан — очень подходящая птица для Славы. Абрамов подошёл к выбору урны со смыслом и уж наверно не без иронии. Сам он тихонько стоял в стороне и поглядывал на прощавшихся. Руки его машинально перекладывали листы А4 в папке. Было понятно, что Абрамов думает, кому предложить прижизненный договор. Гроб втолкнули на ленту, напоминавшую конвейер в аэропорту, и он уехал за изящные пурпурные шторки.

Поминки прошли в квартире Славы. Было много бутылок вина, купленных по акции «две плюс одна», символическая бутылка водки и монолитный кусок столичного салата с горкой майонеза на нём, и всё другое, что полагается, но я не ел и не пил, а только смотрел на Славину маму, поражённый совершенно идиотской, но не отпускавшей меня догадкой — Слава не умер, а загримировался в женщину пятидесяти лет, чтобы посмотреть на свои поминки. Мама не говорила почти ничего, только торопливо глядела по сторонам блестящими сухими глазами, а азиатский мужчина ни на секунду не отпускал её талию. За весь вечер он почти ничего не сказал, только один раз проскрипел фразу, слишком сложную для его облика, и произнесённую без акцента: «Мы не можем жить так, как живём, но если пытаемся что-нибудь изменить, умираем». Восточные мудрости.

Феликс был одет в джинсовую рубашку. Он много и хорошо говорил, подливал вино тем, кто почти не пил, отнимал бокалы у тех, кто начинал набираться. Две девочки было затеяли между собой тихую ссору из-за того, кто был музой Славы, и Феликс очень умело и ласково изолировал их от общества.