Читать «Обвиняемый» онлайн - страница 32

Ночью лицо женщины проплывало у Грегори перед глазами, красное сердечко светилось на лбу, как знак касты. Кровоточащие пятна появились наутро как раз напротив сердца. Лейда припомнила похожие случаи: загипнотизированному прикладывают к руке холодную металлическую линейку, но гипнотизер говорит, что она горячая, и нате вам – на коже вспыхивает настоящий ожог. Полезли в энциклопедию на слово?стигмат?. Узнали, что после святого Франциска Католической церковью было зарегистрировано еще около трехсот случаев появления у разных людей кровоточащих пятен на месте ран Христовых. Из этих страдальцев шестьдесят были объявлены святыми.

– Павлик в отъезде, я застелила кушетку в его кабинете, – говорила Лейда. – Сними рубашку – надо взглянуть, нет ли пятен в других местах.

– Посмотри на спине – там у несчастного мистера Кравеца была вторая рана. А интересно: могу я подать в суд на телестудию? На всю их программу?Улики и обвинения?? За причинение мне тяжелого увечья?

– Нет, на спине чисто, но есть маленькое пятно и на шее тоже. Точнехонько там, где у погибшего должна была быть входная рана. Ну, ты и феномен! Если все это откроется, на тебя слетится стая ученых. Гематологи, психиатры, дерматологи… А потом и священники во главе с каким-нибудь папским нунцием!.. В два счета превратят тебя либо в подопытный экспонат, либо в персонаж для крестного хода.

Кабинет мужа Лейды был похож на маленький геологический музей. Уже в первый их приезд с Олей Павлик устроил им экскурсию. Какие-то названия застряли у Грегори в памяти. Лиловые кристаллы – это, кажется, аметист. Отшлифованный срез с зелеными разводами – малахит. Трудное слово натролит связалось с пучками блестящих игл, похожих на испуганных дикобразов. А как же называется этот красный камень, из которого добывают ртуть? Павлик помнил только русское название, имевшее смысл довольно нелепый:?варить кино?. В пестром ряду камней и кристаллов даже простой обломок антрацита, водруженный на лакированную деревянную подставку, чернел и переливался музейной загадочностью.

– Ляг на спину, прикрой глаза, – говорила Лейда. – Постарайся расслабиться, не думай о тревожном. Вспомни, например, как вы с Олей и Кристиной сидели у нас в саду и очищали от косточек черешню для варенья. Я тогда загляделась на вас из окна, даже всплакнула от умиления.

По прозрачным векам послушно поплыли солнечные пятна на траве того далекого дня, гора красных ягод в миске, золотые росчерки ненасытных пчел в воздухе. Голос Лейды стал невнятным, перешел на речитатив. Слова распадались на отдельные слоги, утрачивали связь, сплетались в негромкий напев, в котором было что-то и от колыбельной, и от частушки, и от марша – с настойчивым – неуловимо меняющимся – ритмом. Смысл заклинания был размыт, но каким-то образом – помимо слуха – достигал – нет, не сознания, но чего-то более глубинного, какой-то внетелесной его сердцевины. И эта сердцевина напрягалась в ответ, пыталась впитать неясный зов, передать его дальше, впрыснуть в бегущую по жилам кровь.