Читать «Урсула Мируэ» онлайн - страница 17

«Большой оригинал!» — так отзывались о докторе Миноре оскорбленные родственники; то была невинная месть дядюшке, пренебрегшему их обществом и нашедшему себе иных друзей, в которых наследники видели серьезных соперников. В сердцах обывателей, считавших себя ровней человеку с черной перевязью^[55], затаилась зависть, к несчастью, принесшая впоследствии свои плоды.

По странной случайности, которую можно, пожалуй, объяснить поговоркой о том, что крайности сходятся, материалист доктор быстро сдружился с немурским кюре. Старик обожал триктрак — излюбленную игру служителей церкви — и нашел в аббате Шапроне достойного партнера. Итак, первым, что их связало, стала игра. К тому же Миноре охотно занимался благотворительностью, а немурский кюре был местным Фенелоном^[56]. Оба были разносторонне образованны, и потому священник оказался единственным человеком в Немуре, способным понять безбожника. Спорящие должны говорить на одном языке. Какая радость отпускать язвительные замечания по адресу человека, не умеющего их понять? Врач и священник были люди с тонким вкусом, они вращались в хорошем обществе и усвоили себе его правила, поэтому они могли вести ту безобидную войну, что так украшает беседу. Отвергая убеждения собеседника, они уважали его характер. Чего бы стоило общество, особенно во Франции, где люди жить не могут без борьбы мнений, не будь на свете подобного противоборства и подобной приязни? Неприязнь порождается столкновением характеров, а не борьбой идей. Итак, аббат Шапрон стал первым немурцем, с которым доктор свел дружбу. Этот священник, которому в ту пору исполнилось шестьдесят лет, сделался немурским кюре сразу после восстановления католического культа во Франции^[57]. Храня верность своей пастве, он отказался стать епархиальным викарием. Даже люди неверующие были ему за это признательны, верующие же полюбили его еще больше. Почитаемый прихожанами, уважаемый всеми местными жителями, кюре помогал страждущим, каковы бы ни были их религиозные убеждения. Он довольствовался лишь самым необходимым, и дом его был холоден и убог, как жилище скупца. Скупость и милосердие с виду похожи, но милосердие копит богатства на небе, а скупость — на земле. Аббат Шапрон бранил служанку за лишние расходы суровее, чем Гобсек, если, конечно, знаменитый ростовщик когда-либо держал служанку. Добрейший пастырь нередко продавал серебряные пряжки со своих башмаков и штанов, если бедняки просили его о помощи в ту пору, когда кошелек его был совсем пуст. Увидев, что аббат выходит из церкви, подпоясанный веревкой, набожные горожанки спешили выкупить пряжки своего пастыря у немурского часовщика и ювелира и с ласковыми упреками возвращали ему их. Он никогда не покупал себе ни белья, ни верхнего платья и носил вещи до тех пор, пока они не превращались в лохмотья. Его латаное-перелатаное белье царапало кожу, словно власяница. Время от времени госпожа де Портандюэр или еще какая-нибудь добрая душа сговаривались с его экономкой и, пока он спал, заменяли старое белье и платье на новые, причем кюре замечал подмену далеко не сразу. Посуда у него была оловянная, приборы — из обыкновенной жести. Давая по праздникам обязательный обед для причта, он брал взаймы столовое серебро и скатерть у своего друга безбожника.