Читать «Шекспировские чтения, 1976» онлайн - страница 102

Сюжет их наиболее непосредственно отражает представление о жизни как о сплетении не обусловленных друг другом обстоятельств, между которыми отсутствует причинно-следственная связь. Чувство непостижимости или непонятности, алогичности мира, рожденное смутностью общественных перспектив, неустойчивостью общественных установлений и ощущением раздвинувшихся границ вселенной, воплощается в самой заметной особенности сюжета - в произвольном и прихотливом чередовании внутренне не связанных событий, в необыкновенности и неправдоподобии происходящего.

Художественной персонификацией неясности общего хода жизни становится Случай, Судьба, или Фортуна. Романтическая литература постоянно подчеркивает зависимость человека от внешних, непонятных ему и не зависящих от его воли обстоятельств. Именно так понят был в конце XVII в. роман Р. Грина "Пандосто", на обложке которого была изображена колыбель, плывущая по реке, впадающей в море, - своего рода эмблема беспомощности человека в мире. Именно таков был и смысл повести Л. Туайна, очень точно переданный полным ее названием: "Образец горестных приключений, каковой содержит самую великолепную, приятную и разнообразную историю странных случаев, выпавших на долю принца Аполлония, царицы Люцины, его жены, и Тарсии, его дочери. В коем неопределенность этого мира и изменчивое состояние человеческой жизни живо описано".

Однако роль случая в судьбе героев романтических произведений не просто символизирует превратности бытия и загадочную игру не управляемых человеком обстоятельств.

Романтическая литература, как и всякая литература, это литература, которая не может существовать без надежды. Надежда в романтической литературе в основе своей менее твердая и ясная, чем, скажем, в трагедии. Ибо трагедия исходит из величия человека, а романтическая литература ощущает его малость. Но если ход жизни неясен, соотношение добра и зла произвольно, социальные перспективы туманны, если человек чувствует себя не хозяином мира, а слугой его, не может до конца разобраться и в самом себе - на что остается уповать?

Вот как отвечал на этот вопрос современник Шекспира Фулк Гревилль в произведении "Жизнь Сидни", напечатанном в 1611 г. (заметим: время создания последних пьес), где он так писал о цели "Аркадии": "Изобразить точную картину состояния души любого человека, которая помогла бы, как в зеркале, увидеть каждому, коего превратности жизни поведут не только прямой и просторной дорогой добра, но столкнут и с дурной судьбой, как сохранить благое спокойствие, невзирая на все бедствия, и как уповать на улыбку случая" {Fulke Greville. Life of the Renowned Sir Philip Sidney... N. Smith (Ed.). London, 1907, p. 112.} (курсив мой. - И. Р.)

Впрочем, Случай - не единственная надежда романтической литературы.

Из элементов расколовшейся вселенной она пытается воссоздать вселенную идеальную. Идеальное для романтической литературы - главное ее прибежище, главная надежда. И идеал в данном случае не есть нечто в сути своей противоположное реальному, - это скорее переосмысление, перемонтирование реального, так сказать, дистилляция реальности.