Читать «На льдине» онлайн - страница 6
Александр Васильевич Барченко
Чёрная пятерня тучи перекинулась через небо, и месяц чуть мерцал у неё между пальцами.
За горизонтом давно уже словно ворочался медленно кто-то огромный и мягкий. Тихонько шипел.
В мутном сумраке чаще вылезали из моря горбатые чёрные спины и, с плеском кувырнувшись, показывали белое брюхо.
— Волну разводит? — тревожно спросил священник.
Фельдшер пригляделся. В той стороне, где был берег, огоньки потухли. Но сам берег близился. Вместо узенькой резкой черты на горизонте теперь тянулась и заметно росла широкая тусклая полоса. Вставала из моря всё выше, края неровные, будто зазубренные. Должно быть, опять к лесу прибьёт…
— Батюшка! — у фельдшера сорвался голос от радости. — Батюшка! Отец Пётр! Берег!..
Отец Пётр высунулся из своего шалашика, поглядел, и лицо его в свете костра сделалось серым.
Он пригляделся ещё раз, кашлянул и, спрятав под веками глаза, сказал дрогнувшим голосом:
— Туман…
Давно окунулись в ночь.
Ветер развело сразу… Что-то шипело и ворочалось за горизонтом. Рос рокот, делался выпуклым, словно натягивался туже, приучал к себе ухо, и, когда по краю льдины разметалась седая борода первого вала, трудно уже было представить себе ночь без напряжённого, густо напитавшего тьму, стонущего моря.
Выла тьма…
И там, куда от костра неверными взмахами тянулись дрожащие бледно-красные руки, в освещённом пространстве, не было моря, — там тяжело и медленно ползли длинные седые твёрдые спины, отступали и кланялись и снова тяжело, лениво, беззвучно вылезали, а над ними дико стонала темнота.
Она жадно обсасывала края, оставив на середине клочок, странно белевший нетронутым снегом. Качало редкими отлогими взмахами — льдина покрывала десятки валов. Только когда над самым краем опрокидывался гребень, под ногами дрожало, скрипело, чувствовалось, как напрягается лёд — хочет треснуть.
Темнота ощупывала льдину со всех сторон, скользкими мокрыми лапами тянулась к белому снежному клочку, шарила, шуршала рогожей шалашика.
Финн снова скорчился на своём месте в комок, уткнув лицо в колени, и временами хрипло, отрывисто тявкал — может, плакал…
Фельдшера укачало. Из всего тела его с болью тянулись наружу тонкие нити, резали, туго вязали желудок, опутывали захолодевшее сердце, петлей давили горло.
Вырвало…
Стало легче, но слабость подломила ноги. Припал возле костра на колени и на руки и так, на четвереньках, не чувствуя страха и холода, тупо смотрел в темноту.
Ужас страшен со стороны. Здесь, внутри, в желудке у страха, — его не было видно: было темно.
И не было мысли о смерти.
Темнота, большая и сильная, была живая. Голосила сотнями звуков, плескалась пеной и с чудовищной силой ворочала страшную тяжесть.
Рядом с этой огромной жизнью перестал чувствовать свою тусклую маленькую жизнь.
Выползла маленькая мысль — вспомнил о докторе: «Вот бы его сюда!»
Весело хмыкнул и сам испугался смеха. Задом отполз от костра к шалашу.
У отца Петра шуба обледенела от брызг, стала коробом, на усах выросли толстые, грушами, сосульки, под носом трепетал перистый иней.