Читать «Книгоедство» онлайн - страница 79

Конечно, в детстве были не одни светлые дни. Это нам, сегодняшним, с высоты наших седовласых лет, детство представляется легким и беззаботным праздником. Были в нем опасности и подвохи, были страхи в темных парадных и подворотнях, были коммунальные дрязги и жестокие уличные разборки.

Да, все это было, но почему-то вспоминается свет. Вот и книги Драгунского наполнены этим светом детства, от которого прыгают по одежде зайчики, а заботу и тени на наших лицах сменяет веселый смех.

Сам Драгунский ушел. Это единственная печаль, которая никогда не оставляет меня после чтения его рассказов. Но печаль эта какая-то легкая. Я ведь помню его слова, переданные героем повести:

Главное было позади. Я отработал. Дал, что мог. И не впустую, нет, они смеялись. Если так будет всегда, то жить можно.

«Другие берега» В. Набокова

В 1932 году Набоков переводит на русский язык «Посвящение к „Фаусту“ Гете.

Вы снова близко, реющие тени...

Встает любовь и дружба молодая,

Как полузвук, преданье, старина...

Ушли друзья, и замер отзвук дальний

Их первого привета...

Все настоящее вдали пропало,

А прошлое действительностью стало.

Если скрыть, что это строчки из «Фауста», простодушного читателя-дилетанта легко можно обвести вокруг пальца, убедив, что это стихотворные вставки из какого-нибудь набоковского романа, настолько откровенно и выпукло звучит здесь вечная тема писателя – тема возвращения в прошлое.

Тема России присутствует у него всегда – явно ли или тайно, но всегда это Россия Набокова, то есть та, которую он когда-то оставил и которая до конца дней продолжала жить в его сердце. России Новой для Набокова не существовало.

«Вот уже скоро полвека чернеет слепое пятно на востоке моего сознания...» – напишет он в послесловии к русскому переводу «Лолиты».

Даже если писатель и совершал туда фантастические вояжи, как герой его рассказа «Посещение музея», то это была другая страна – «не Россия моей памяти, а всамделишняя, сегодняшняя, заказанная мне, безнадежно рабская и безнадежно родная».

В этом главный набоковский парадокс. Одна Россия – всамделишная, сегодняшняя, но... которой не существует реально. Другая – существующая исключительно в его памяти и одновременно реальная и живая.

Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев, запахи, дожди, тающие и переливающиеся оттенки природы, все нежно-человеческое (как ни странно!), а также все мужицкое, грубое, сочно-похабное выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски; но столь свойственные английскому тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов – все это, а также все относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям – становится по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма.