Читать «Семиосфера» онлайн - страница 131

Юрий Михайлович Лотман

…Дук тогда: «Что, Анджело, скажи,

Чего достоин ты?» Без слез и без боязни,

С угрюмой твердостью тот отвечает: «Казни…»2

Однако торжествует не справедливость, а милость:

Изабела Душой о грешнике, как ангел, пожалела…

1 Салтыков-Щедрин М. Е. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. М., 1937. Т. 8. С. 423. 2 Благодаря графической структуре, пауза перед последним стихом придает ему характер итогового для всей поэмы высказывания.

И весь смысл поэмы сжат в заключительное, вынесенное графически в отдельную строку:

И Дук его простил (V, 128).

Наконец, в этом же ряду призывов к милости звучит итоговый пушкинский стих:

И милость к падшим призывал (III, 424).

Милость противостоит Закону, который был «героем» ранней оды «Вольность»1.

В антитезе милости и справедливости русская, основанная на бинарности, идея противостоит латинским правилам, проникнутым духом закона: Fiat justitia — per eat mundus и Dura lex, sed lex2.

Тем более знаменательно устойчивое стремление русской литературы увидеть в законе сухое и бесчеловечное начало в противоположность таким неформальным понятиям, как милость, жертва, любовь. За этим вырисовывалась антитеза государственного права и личной нравственности, политики и святости.

С Гоголя, особенно с его «Выбранных мест», начинается традиция противопоставления государственного закона и человеческой морали. Хотя гоголевский совет исправлять пьяного мужика наставлениями типа: «Ах, ты, невымытое рыло!»3 — вызвал всеобщее неодобрение, включая и славянофилов, сама идея построения неюридического общества в тех или иных формах провозглашается на всем протяжении второй половины XIX в. Адвокат — неизменно отрицательная фигура и у Толстого, и у Достоевского.

Судебная реформа была, бесспорно, наиболее продуманным плодом эпохи преобразований, и между тем она подверглась самым ожесточенным нападкам, как справа, так и слева. Политическому либерализму противопоставлялась утопия. Достоевский устами Сони призывал Раскольникова встать посреди площади на колени и покаяться перед народом. Толстой во «Власти тьмы» вместе с Акимом — косноязычным, но именно поэтому возглашающим истину, скрытую от «книжников и фарисеев», — провозглашает верховенство совести над законом и покаяния над судом:

1 Ср. более ранний вариант этой строки:

И милосердие воспел (III, 1034) Стих этот связан с предшествующим:

Что в след Радищеву восславил я свободу (III, 1034), — соединяющим оду «Вольность» и «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» как начало и завершение пути.

2 «Да свершится правосудие, хотя бы погиб мир», «Закон суров, но это закон» (лат.). Ср. ироническую цитату в стихотворении Пушкина «Брови царь нахмуря…»:

«Вешают за шею, Но жесток закон» (II, 430).

Сопоставление с латинской поговоркой раскрывает смысл стиха как попытку самооправдания.

3 Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. Т. 8. С. 323.

Народ подходит, хочет взять его [Никиту]. Аким (отстраняет рукалш). Постой! Вы, ребята, тае, постой, значит. Никита. Акулина, я его ядом отравил. Прости меня Христа ради. <…> Аким. О Господи! Грех-то, грех-то. Урядник. Берите его! А старосту пошлите да понятых. Надо акт составить.