Читать «Драма на берегу моря» онлайн - страница 10

Надо вам сказать, что жена Пьера долго не могла придумать, куда прятать деньги. Камбремер, тот свои лишки отдавал на хранение в Круазик, господину Дюпотэ. Гульба сына помаленьку, по сто экю, по сто франков, по луидору, съела их сбережения; они почти что разорились, а это тяжко для тех, у кого имущества было, если считать и островок с домом, на тысяч двенадцать ливров. Никто не знал, сколько Камбремеру пришлось заплатить в Нанте, чтобы вызволить сына. Несчастье преследовало всю семью. Брату Камбремера не повезло, он нуждался в помощи. Пьер в утешение ему все говорил, что Жак и Перотта (она дочь младшего Камбремера) поженятся. Чтобы дать брату кусок хлеба, Пьер взял его к себе в подручные, ведь Жозеф Камбремер так обеднел, что ему приходилось рыбачить у чужих людей. Жена Жозефа умерла от родильной горячки; нужно было платить женщине, которая взялась выкормить Перотту. Жакетта Камбремер задолжала около ста франков разным людям за эту девочку за ее белье, за платьица; да и толстухе Фрелю, которая прижила ребенка с Симоном Годри и кормила грудью Перотту, причиталось не то за два, не то за три месяца. Жакетта давно уже зашила в свой тюфяк испанский дублон, обернутый бумажкой с надписью: «За Перотту». Она была образованная, писала не хуже любого писаря и сына выучила грамоте. Эта бумажка его и погубила. Никто не знает, как все случилось, но негодяй Жак разнюхал, где золото, выкрал его и побежал кутить в Круазик. Отец, как нарочно, возвращался в лодке домой. Причаливая, он увидел на воде клочок бумаги, подобрал его, принес жене, а она, увидев надпись, сделанную ее же рукой, упала замертво. Камбремер не сказал ни слова, а пошел в Круазик; там он узнал, что сын играет в кофейне на биллиарде; он вызвал хозяйку и сказал ей: «Я запретил Жаку брать дублон; когда он расплатится с вами, верните мне монету, я подожду здесь у входа и дам вам взамен серебро». Хозяйка вынесла ему золотой, Камбремер взял его, молвил: «Ладно!» — и пошел домой. Об этом узнал потом весь город, а вот что дальше было, знаю один я, другие же только догадываются. Камбремер приказал жене прибрать спальню, она у них внизу; развел огонь в очаге, зажег две свечи, поставил по одну сторону очага два стула, по другую — табуретку; затем велел жене достать одежду, в которой он венчался, а заодно и свой свадебный наряд. Он оделся, пошел за братом, велел ему караулить перед домом и предупредить его, как только послышится шум на прибрежной полосе — либо по их сторону, либо там у соляных озер Геранды. Выждав, пока жена переоденется, он вернулся в дом, зарядил ружье и спрятал его в уголке за камином. Тут объявился Жак; было уж поздно, он картежничал и пьянствовал до десяти часов; теперь ему нужно было переправиться назад, на островок. Дядя услыхал, как он кличет, поплыл в сторону соляных озер и, не говоря ни слова, доставил Жака домой. Когда тот вошел в дом, отец указал ему на табуретку и молвил: «Садись! Ты, — продолжал он, — перед судом твоих родителей, ты жестоко их оскорбил, теперь они вынесут тебе приговор». Жак начал орать от страха, потому что лицо Камбремера все исказилось. Мать сидела, вытянувшись как палка. «Замолчи, — продолжал Пьер, беря его на прицел. — Если крикнешь, тронешься с места, если не будешь недвижным, как мачта, застрелю тебя, как собаку». Сын стал нем, точно рыба; мать тоже молчала. «Вот бумажка, в которую был завернут испанский дублон, — сказал Пьер сыну, — он хранился в постели матери: ей одной было известно, куда она его запрятала; когда я приставал к берегу, я нашел эту бумажку. Сегодня вечером ты дал дублон старухе Флоран, а из постели матери дублон исчез. Объяснись!» Жак ответил, что он не брал золотого у матери, что у него у самого был дублон еще с того времени, как он жил в Нанте. «Тем лучше, — молвил Пьер. — А как ты можешь доказать нам это?» — «У меня был дублон». — «Ты не брал того, что хранился у матери?» — «Нет». — «Ты можешь поклясться в этом вечным своим спасеньем?» Сын уже готов был поклясться; мать подняла на него глаза и молвила: «Жак, дитя мое, берегись, не приноси клятвы, если это неправда; ты можешь исправиться, раскаяться; время еще не ушло». Она заплакала. «Ты, — сказал ей сын в ответ, — такая-сякая, всегда хотела моей гибели». Камбремер весь побелел и крикнул: «То, что ты сейчас сказал матери, тоже тебе зачтется. Но к делу! Ты клянешься?» — «Да!» — «Так смотри же! — сказал отец. — Была на твоем дублоне эта метка, которую на нашей монете сделал скупщик рыбы, прежде чем дать его мне?» Жак сразу отрезвел и заплакал. «Хватит разговаривать, — сказал Пьер. — Я уж не буду вспоминать, что ты натворил до этого; я не хочу, чтобы человека, носящего имя Камбремеров, казнили на рыночной площади в Круазике. Прочти молитвы, да поскорее! Священник придет исповедать тебя». Мать перед этим вышла из комнаты, чтобы не слышать, как будет произнесен приговор над ее сыном. Немного погодя брат Камбремера привез священника из Париака, Жак не сказал ему ни слова. Хитрец был уверен, что хорошо знает отца и что тот не убьет его, покуда он не исповедуется. «Благодарю вас, сударь, простите за беспокойство, — сказал Камбремер священнику, видя, что Жак упорствует. — Я хотел проучить сына и прошу вас никому не рассказывать об этом. А ты, — обратился он к Жаку, — знай: если ты не исправишься, я при первой же провинности разделаюсь с тобой без исповеди». Он велел сыну ложиться спать. Тот поверил ему, вообразил, что отец простил его. Жак заснул. Отец не ложился. Когда он увидел, что сын спит глубоким сном, он заткнул ему рот паклей, поверх которой крепко обмотал парусиной, и связал его по рукам и ногам. Сын неистовствовал, плакал кровавыми слезами, — так рассказывал потом Камбремер судье. Жакетта — что поделаешь с материнским сердцем! — бросилась к ногам Пьера.