Читать «Газета День Литературы # 75 (2002 11)» онлайн - страница 35

Первый обман: "Достоевский несомненно страдал неврастенией и с детства был подвержен таинственному недугу — эпилепсии". Сразу после смерти Достоевского в февральских номерах "Новом времени" за 1881 г. появились свидетельства доктора С. Д. Яновского о том, что эпилепсия впервые проявилась у Достоевского в 1846 г. (в 25-летнем возрасте), и самого издателя газеты А. С. Суворина, который утверждал, будто Достоевский заболел падучей ещё в детстве, на что ему возразил на страницах того же "Нового времени" младший брат писателя А. М. Достоевский. И действительно, сам Достоевский в первом после каторги письме к старшему брату М. М. Достоевскому (30 января — 22 февраля 1854 г.), описывая свои острожные четыре года, впервые упоминает: "От расстройства нервов у меня случилась падучая, но, впрочем, бывает редко". В письме тому же Михаилу Михайловичу через полгода (30 июля 1854 г.) добавляет: "Вообще каторга много вывела из меня и много привила ко мне. Я, например, уже писал тебе о моей болезни. Странные припадки, похожие на падучую и, однако ж, не падучая". И лишь ещё почти через три года в письме к А. Е. Врангелю (9 марта 1857 г.) сообщает "окончательный диагноз": "В Барнауле со мной случился припадок ... доктор сказал мне, что у меня настоящая эпилепсия..."

Суворин, сочиняя некролог, не имел под рукой писем-свидетельств самого Достоевского, но вот Набокову, вместо того, чтобы слепо доверяться Суворину, заглянуть в первоисточники никто не мешал — эти письма были опубликованы ещё в XIX в.

Второй обман: "Достоевский отдал роман Некрасову, а ночью в постели не мог отделаться от дурных предчувствий: "Они будут смеяться над моими "Бедными людьми", — твердил он про себя. Но в четыре часа утра его разбудили Некрасов и Григорович". Тут, во-первых, В. Набоков умалчивает, откуда вдруг выскочил Григорович, но дело в том, что рукопись первого своего романа Достоевский отдал как раз Д. В. Григоровичу, с которым жил в ту пору на одной квартире, а уже тот снёс "Бедных людей" Н. А. Некрасову — об этом пишет и Григорович в своих "Литературных воспоминаниях", и сам Достоевский подробно рассказал в январском выпуске "Дневника писателя" за 1877 г. Ну, а уж насчёт "разбудили" — надо совсем не знать натуру Достоевского, не понимать его. В том же "ДП" автор "Бедных людей" вспоминает: "Вечером того же дня, как я отдал рукопись, я пошёл куда-то далеко к одному из прежних товарищей; мы всю ночь проговорили с ним о "Мёртвых душах" и читали их, в который раз не помню. ... Воротился я домой уже в четыре часа, в белую, светлую как днём петербургскую ночь. Стояло прекрасное тёплое время, и, войдя к себе в квартиру, я спать не лёг, отворил окно и сел у окна. Вдруг звонок, чрезвычайно меня удививший, и вот Григорович и Некрасов бросаются обнимать меня, в совершенном восторге, и оба чуть сами не плачут. Они накануне вечером воротились рано домой, взяли мою рукопись и стали читать, на пробу: "С десяти страниц видно будет". Но, прочтя десять страниц, решили прочесть ещё десять, а затем, не отрываясь, просидели уже всю ночь до утра, читая вслух и чередуясь, когда один уставал. ... Когда они кончили (семь печатных листов!), то в один голос решили идти ко мне немедленно: "Что ж такое что спит, мы разбудим его, это выше сна!.." Вот именно — выше: можно подумать, Достоевский с его-то характером и нервами, отдав на суд уже известного в то время и влиятельного Некрасова своё первое литературное детище, над которым работал дни и ночи почти год и на которое возлагал все свои надежды ( "А не пристрою романа, так, может быть, и в Неву..." , — из письма брату Михаилу от 4 мая 1845 г.), способен был с вечера лечь спать...