Читать «Литературная Газета 6495 ( № 17 2015)» онлайн - страница 111
Литературка Газета Литературная Газета
На дороге к Сталинграду царит оживление, она с обеих сторон усеяна трупами немцев. Как и вчера, ветер свистит в ушах. Кажется, что я совершаю священное паломничество, как фанатичный верующий, направляющийся в Иерусалим. Я остановился у колонны с пленными, стараясь поговорить с ними. Но мы не понимаем друг друга. Настроение у австрийцев и румын хорошее, они набрасываются на немцев и с яростью их избивают. Я схватил одного за руку и спрашиваю:
– Почему ты его бьёшь?
Он меня понял:
– Национал-социалист, хайль, хайль, Гитлер... – передразнивая и гримасничая, сказал он, дескать, так он сам говорил.
Немцы порой выглядят жалкими перед румынами, которые превосходят их количеством. По дорогам тянутся тысячи пленных из разных воинских частей. Взвивается и кружит снежная позёмка. На поле боя стоит страшный грохот многочисленных дальнобойных орудий. Тянутся колонны пленных без сопровождения конвоя. Раненых немцев порой избивают озлобленные солдаты, крепко матерятся, как это умеет русский человек. Но большинство подшучивает и высмеивает их, даже делится с ними хлебом и махоркой. Один старший лейтенант остановил группу немцев и стал угрожать, показывая кулак:
– ...вашу мать, да вас всех до одного надо перебить! Кто вас сюда звал, а? На землю нашу позарились?!.
Испуганные немцы сбивчиво и заикаясь пытаются что-то объяснить, а лейтенант их и не слышит, и не понимает. Я подошёл к нему и пожурил, мол, зря он ругается, не стоит, ничего же не изменишь. Мне казалось, что я любого немца смогу убить, даже ножом, но пленные вызывают во мне какое-то сочувствие своим жалким истощённым видом, обмороженными распухшими конечностями. Я не только испытывал к ним жалость, но мне ещё и досадно было, когда с ними грубо обращались, и я в таких случаях делал замечание. Причём большинство наших чувствуют к ним то же самое и поступают так же. В плену немцы кажутся человечнее, особенно когда показывают фотографии любимых женщин и детей, отцов и матерей.
Весь день я провёл в военном трибунале и вновь беседовал с пленными. На подступах к городу ещё идут бои, но число пленных возрастает, они всё идут и идут.
Под Кайданом в здании, отведённом для сотен раненых, вспыхнул по их вине пожар. Они по неосторожности что-то зажгли и поздно спохватились, когда огонь уже вовсю полыхал. Все заживо сгорели. Я пошёл посмотреть... Сил нет описать. Обугленные тела и чудовищный запах произвели кошмарное впечатление. В небольшой комнатёнке тяжелораненые задохнулись от дыма и страха. Пленные немцы выносили их тела и складывали в вырытой во дворе яме. Здесь же стояли прибывшие сегодня милиционеры. Немцы, встав меж ног погибших, волоча вытаскивали их на улицу. Раздавался стук ударяющихся о доски голов. Немцы выполняли эту работу как обычные повседневные обязанности. Одному из них я дал понять, что виновник всего этого – Гитлер. В ответ он лишь глубоко вздохнул.
Кто-то из солдат окликнул меня, показывая на один из трупов. Я не понимал, что он хочет сказать. Высвободив руку погибшего из-под его тела, он показал на золотой перстень и дал понять, что палец можно отрубить, снять перстень и отдать мне. Да ещё подобострастно улыбался. Я плюнул, произнеся по-русски: «Негодяй!» – и удалился. Этот пример бесчеловечности оставил тягостное впечатление. Какими бы добродетельными ни были поступки немца впоследствии, этот эпизод сведёт всё на нет. Как же низко надо пасть, чтобы позволить себе такое!
