Читать «Люди божьи собаки» онлайн - страница 52

Значит, Америка. И не Канада, где у него дядья со своими большими семьями. И не Германия, где доживают век искалеченные солдаты. А она за свой собственный век не выбралась даже в область. Сразу — хотелось, было любопытно, потом стало боязно, потом — стыдно за свои простые одежды. А потом уже и не надо. Один раз проехалась по белому свету, когда старшего сына выручала. Но тогда с испугу она мало что увидела.

Она собралась с духом и принялась читать дальше, с трудом разбирая слова. Что ни говори, а писем он не писал ей никогда.

«Это я, Тодор.

Я понимаю, что у тебя есть право не читать это письмо. Возможно, оно тебе уже просто не интересно — столько лет прошло, кому интересна жизнь человека, ставшего чужим? Может, ты и замуж еще раз вышла, и родила новых детей, и я для тебя совсем посторонний человек. Будешь долго вспоминать, кто это такой. Но я тебя прошу, я прошу всех вас: прочтите несколько страничек. Это очень нужно мне, вашему старому мужу и отцу. Пришла пора собираться, как у нас в деревне когда-то говорили старики, „домой“. Запомнил на всю жизнь надпись на камне на погосте в Яковиной Гряде: „Не гордись, прохожий, навестить мой прах. Я уже дома, а ты еще в гостях“.

Тогда, в 1937 году, когда меня забирали милиционер Шилович с солдатами, „хапун“ был повальный, и моему конвою нужно было арестовать еще кого-то. Помню, Шилович по этому поводу ругался, что-то ему не нравилось. Жаловался товарищам, что лично он не управляется таскать „гадовье“. Странно, но этот служивый человек с лошадиной головой и длинными, до колен, руками, одетый в потертую кожанку, из-под которой выглядывал маузер в деревянной кобуре, не стеснялся при мне и солдатах ругать свое начальство. Наверное, он был очень заслуженным работником.

Заехали, кажется, в Козловичи. А иногда мне думается, что это были Лесуны, которые хорошо видны из нашего огорода. Остановились около совсем маленькой хаточки. Просто одна комната с окошком и порогом. Все пошли во двор, а самого молодого оставили караулить меня. Когда они вошли, в этой хатке крепко зашумели. Мой конвоир соскочил с воза и отошел к забору, стал через окно вглядываться внутрь дома, где светилась керосинка. В это время там заголосила баба и, похоже, солдаты начали кого-то бить. Загремели ведра, хряснуло (видите, какие слова я помню?) что-то деревянное. Потом сшибли керосинку, в домике стало темно, там громко закричали.

И вот тогда мне стало страшно. До этого я особенно не волновался. Я знал, что на мне нет вины, я ведь никого на тех хуторах не убивал, и бояться мне нечего. А когда там началась драка и стало темно, а еще заголосила баба — дико заголосила, как по убиваемому при ней родному человеку, мне стало жутко.