Читать «Ликующий джинн» онлайн - страница 37

— На чем же они, интересно, остановились?

— На бычках в томате.

— Так, так, — ответил, размышляя, Кубик, — Значит, все-таки коньяк… Это, конечно, ничего еще не доказывает, но дает повод для… Ты говоришь, на чердак?

— Там больше некуда. В подвале теперь склад, а знакомых у них в том подъезде нет.

— Послушай… а ты сможешь мне их показать?

— Сейчас?

— Да нет, завтра, послезавтра.

— Смогу, наверно. Увижу и сразу позвоню. Только ведь надо будет быстро приехать.

— Я приеду, — пообещал Кубик. — Когда такое дело…

— А какое дело, дядя Витя?

— Слава, я не Настя Каменская, я могу ошибаться. И вообще я больше художник, чем следователь. Звони, — и положил трубку.

Хотя Кубик ничего не пообещал, но в Славике начала благотворно растворяться крупинка надежды, оставшаяся после разговора.

Воробьиная Капель

Один очень хороший писатель сказал как-то, что у слов тоже бывают приключения. Как и у людей, бродячих собак (домашние о них только мечтают), у дворовых кошек (у этих приключений хоть отбавляй), ворон, голубей и воробьев. Не так уж давно была написана интересная строчка: "…палое небо с дорог не подобрано…"

О чем она? Как случилось, что небо упало?! Почему оно на дорогах?! Какой Атлант поможет людям поднять небо туда, где оно недавно было?!

Это приключения слов. Добавлю: приключения глаз. Еще добавлю: приключения ума. Ума поэта.

Догадались теперь, о чем он написал? Ну, конечно! Поэт писал всего-навсего… о лужах на дорогах после дождя. В них отразилось (упало) голубое небо с облачком посредине.

Интересно жить поэтам. У них что ни день — приключения…

Или вот еще строчка: "Хитрой змейкой из сугроба выбирается зима…".

А эта о чем? Что за змейка? И что она, не носящая, как известно, шубы, как медведь или енот, делала в сугробе? И почему змейка — зима?

Славик стоял и смотрел на тонкий извилистый ручеек, выбегающий из сугроба на внешней стороне тротуара. Ручеек спешил пересечь тротуар, чтобы нырнуть в быструю мартовскую воду на мостовой. На маленькой головке змеи-ручейка сверкали два глаза.

На последнем уроке Славика вызвали вдруг в учительскую. Он испугался лишь слегка, потому что больших грехов за собой в этот день не чувствовал. На всякий случай перебрал все. Ну, толкался, ну, бегал на перемене, ну, Светке Чебукиани сказал, что она дура… Может, пожаловалась?

Но в учительской его направили движением руки к телефону.

Он взял трубку и услышал папин голос:

— Значит, так. Мы с мамой оба в жуткой запарке. Пойдешь домой своими ногами. Но смотри…

— Я понял, пап. Я буду смотреть.

И Славик, впервые за долгое время оказавшись после уроков один на улице, один, уточним, наедине с весной, смотрел во все глаза.

С невысоких крыш старых домов возле школы свисали сосульки. Они исходили каплями, а некоторые уже обломились и упали на асфальт кусками хрусталя.

Иные же карнизы скалились целым рядом ледяных острых зубов… это была последняя угроза Зимы; все ее белое воинство удирало сегодня отовсюду, превращаясь ради собственного спасения в обыкновенную воду. А ведь совсем недавно эта вода была снегом, сугробом, метелью, завирухой, скользким льдом, снежным небом, узорчатой снежинкой, севшей на ладонь…