Читать «Банище» онлайн - страница 3

Леонид Васильевич Нетребо

Марта виновато приникла к груди Ивана:

— Уймись! Ну, пойми же ты меня. Я ведь женщина!..

Иван гневно оттолкнул Марту от себя, еще больше возвысил голос:

— В прошлом месяце, коварно, ночью, казачки твои жалеемые напали и уничтожили нашего легендарного начдива — товарища Чапаева! Мамонтов взял Тамбов, двинулся к Воронежу! Деникин захватил Одессу, Курск, наступает на Москву! Юденич рвется к Петрограду!.. Это как? Вот в какое время живем! Люди на передовой кровь проливают, на нас с тобой надеются. А ты казачкам жалеешь?.. А как они, царские опричники, наши студенческие демонстрации разгоняли? У меня до сих пор следы на спине, как ты знаешь!.. А погромы? Тебе ли рассказывать? Кто на погромах больше всех лютует? Это они, их донские братья, разбудили все контрреволюционные силы, породили Белое движение, тьфу на него! А что ты женщина — так это ты в другой раз вспоминай.

— Да утихомирься ты! Что ты на меня-то зубами скрипишь, как на все Белое движение вместе взятое? Дети…

— Заткнись! — грубо оборвал Иван. — Не пропадет твое казацкое отродье, в деревне-то! А вот этот хлеб, — Иван махнул рукой на обоз, растянувшийся впереди, — который для тех контрреволюционных семей явный излишек, пойдет на питание наших товарищей, рабочего класса, студенчества, сознательной интеллигенции, на провизию Красной армии, у которой еще ох сколько дел! Оставь города без хлеба — кончится революция, придут буржуи, опять наденут на нас ярмо! И на того же крестьянина — в первую очередь!.. А тебя, недобитую дочь раввина, неведомо как сохранившуюся в пожаре якобы народного гнева, зажженного жандармерией, вышлют на черту оседлости, если не шлепнут раньше! Нет, ну вы гляньте! — Иван развел руками и картинно огляделся. — Это выходит: я своего комиссара за Советскую власть агитирую!.. Дожили!

Марта хотела съязвить: дескать, благодаря нам, на того крестьянина ярмо уж не наденут. Но она знала характер Ивана, недоучившегося студента с еще не сложившейся, но уже подорванной психикой: если не возражать, то скоро выговорится, успокоится и вновь станет прежним, как ни в чем не бывало. Поэтому дождалась окончания бури и только тогда сказала воркующим укором:

— А вот вы, товарищ уполномоченный, оказывается, не точно исполняете предписания военно-продовольственной телеграммы предсовнаркома.

— Неужели?

— Да! Там написано: «будьте осторожны, осмотрительны», — и погладила поврежденный лацкан кожаной куртки своего спутника. — Приедем, зашью.

— Как же, — усмехнулся Иван, — зашьешь! Болтаешь гораздо лучше!..

Правда: шила Марта, как Иван стрелял, плохо. Хоть и в годах уже — старше Ивана на десяток лет, чуть ли не в матери годилась. «Одесская гулена, портовая шалава, наводчица», — так клеймил ее Иван в частые минуты гнева — но она все ему прощала. Ласковая, добрая, чудесная женщина. И, как все женщины, жалостливая и противоречивая. Ах, революция, кого только ты не мобилизовала в свои жестокие ряды!