Читать «История одной гречанки» онлайн - страница 19

Мне задавали бесчисленные вопросы, на которые я отказывалась отвечать, и вот в конце концов толпа расступилась, давая дорогу какому-то человеку, который, проезжая мимо базара, пожелал узнать, что именно привлекло сюда такое множество народа. Ему объяснили причину всеобщего возбуждения, и он подошел, чтобы удовлетворить свое любопытство. Хотя почтительность, с какой все относились к нему, и побуждала меня обходиться с ним благосклоннее, я все же согласилась отвечать на его вопросы лишь после того, как узнала от него самого, что он домоправитель паши Шерибера. Я справилась у него также и о личных свойствах его господина. Он ответил, что хозяин его был пашою в Египте и обладает несметными богатствами. Тогда я шепнула ему на ухо, что если, по его мнению, я могу понравиться паше, то он премного обяжет меня, представив своему господину. Мне не пришлось его упрашивать; от тут же взял меня за руку и повел к экипажу, из которого вылез, чтобы подойти ко мне. До слуха моего донеслись и сетования людей, которые поняли, что я от них ускользаю, и различные толки об этом происшествии, казавшемся всем на редкость загадочным.

По дороге домоправитель паши просил меня объяснить, каковы мои намерения и почему юная гречанка, как можно судить по моему платью, оказалась брошенной на произвол судьбы. Я сочинила историю, не лишенную правдоподобия, но в ней сказывалась моя наивность, из коей он мог заключить, что из услуги, которую он собирается оказать своему господину, он может извлечь выгоду и для самого себя. Я так радовалась выпавшей мне удаче, что упустила из виду свои интересы и думала только том, как бы выразить признательность людям, готовым приютить меня. Я охотно согласилась выполнить просьбу домоправителя и подтвердить, будто он купил меня на рынке. Взамен он обещал оказывать мне всевозможные услуги и помочь занять первое место среди невольниц паши; он заранее объяснил, как я должна вести себя, чтобы ему понравиться. И действительно, сообщив паше о моем прибытии, он постарался, чтобы мне оказали весьма милостивый прием, который сразу же убедил меня в том, что ожидания мои оправдываются. Меня поместили в одном из покоев, великолепие которых вам знакомо. Мне предоставили множество рабов для услуг. Некоторое время я провела в одиночестве; мне давали всяческие наставления с целью подготовить меня к тому, что мне суждено: в первые дни, когда я наслаждалась, видя, что исполняется малейшее мое желание, что к моим услугам все, что может мне понравиться, и даже прихоти мои немедленно удовлетворяются, — я упивалась счастьем, какое только можно себе представить. Радости моей не было границ, когда, недели две спустя, паша пожаловал ко мне и сказал, что считает меня самой привлекательной из своих женщин и что он распорядился, чтобы ко всем его прежним щедротам добавили еще множество разных подарков, — так что обилие их порою даже превышало мои желания. А что касается его притязаний, то они, ввиду его преклонного возраста, были весьма умеренны. Однако он приходил ко мне по нескольку раз в день. Свойственная мне живость, веселое настроение, сказывавшееся во всех моих движениях, явно забавляли его. Так длилось месяца два, и то была, пожалуй, самая счастливая пора моей жизни. Но я мало-помалу привыкала ко всему, что могло удовлетворить мои желания. Я перестала сознавать свое счастье, потому что ничто уже не радовало меня. Я перестала наслаждаться тем, что малейшие мои прихоти сразу же исполняются, и мне уже не приходится отдавать никаких распоряжений. Роскошь моих покоев, обилие и великолепие драгоценностей, пышность нарядов — все это уже не воспринималось мною, как прежде. То и дело, тяготясь сама собою, я обращалась к окружающим меня вещам: «Дайте мне счастье!» — говорила я золоту и алмазам. Но все вокруг было бесчувственным и безгласным. Я решила, что меня подтачивает какой-то неведомый недуг. Я сказала об этом паше, а он и сам заметил во мне перемену. Он подумал, что тоска моя — от одиночества, в котором я провожу часть дня, хотя он и нанял для меня учителя рисования, потому что я сказала ему о своей склонности к этому виду искусства. Он предложил мне перейти в общие женские хоромы, куда до сих пор не помещал меня лишь потому, что хотел выделить среди остальных. Новизна того, что я там увидела, несколько оживила меня. Я с удовольствием участвовала в общих развлечениях и плясках и надеялась, что раз нам суждена общая участь, то найдется нечто общее и в наших склонностях и привычках. Но хотя женщины всячески старались сблизиться со мной, мне сразу же стали противны их повадки. Интересы у них оказались самые мелочные, отнюдь не соответствующие тому, к чему меня смутно влекло и чего я желала, еще не изведав. Я прожила в такой среде около четырех месяцев, не принимая никакого участия в том, что там творилось, была верна своим обязанностям, избегала обидеть кого бы то ни было, и подруги любили меня даже больше, чем мне того хотелось. Паша по-прежнему пестовал свой сераль, однако его пристрастие ко мне заметно ослабевало. В первое время мне это было очень обидно, но, словно вместе с настроением изменились и мои помыслы, теперь я сносила его охлаждение совершенно равнодушно. Порою я ловила себя на том, что погружаюсь в какие-то смутные мечты, в которых не могу себе самой дать отчета. Мне казалось, что чувства мои глубже моих познаний и что душа жаждет такого счастья, о котором я не имею ни малейшего представления. Как и в дни, проведенные в одиночестве, я недоумевала, почему же я несчастлива, хотя и получила все, чего мне хотелось для счастья. Я задавалась вопросом, нет ли в доме, где сосредоточены все сокровища и богатства, такой радости, которой я еще не вкусила, не может ли совершиться тут перемена, которая развеяла бы мою постоянную тревогу. Вы застали меня за рисованием; все развлечения, на которые я так рассчитывала, свелись теперь к этому занятию. Да и от него я подолгу отвлекалась, сама не зная почему.